Ирвинг 20-х годов, в отличие от раннего Ирвинга, автора «Салмаганди» и «Истории Нью-Йорка», уже не был романтическим бунтарем. Впрочем, спорен вопрос, был ли он им и в 1800-е годы. Несомненно, что критическое начало было гораздо сильнее в «Истории Нью-Йорка», чем в «Книге эскизов» или последующих произведениях писателя.
В «Истории жизни и путешествий Христофора Колумба», созданной во второй половине 20-х годов, удивительным образом сплетаются черты молодого, задорного Ирвинга и умеренного, покладистого Ирвинга позднего периода. Писатель создал романтическую биографию, продолжающую поэтизацию американского прошлого, начатую в «Истории Нью-Йорка». Эта книга – один из первых образцов романтической робинзонады в литературе США, приобретшей популярность среди американских романтиков особенно в 40-е годы («Кратер» Купера, «Тайпи» и «Ому» Мелвилла).
«История Колумба» посвящена воспеванию романтического подвига знаменитого мореплавателя, борьбе Колумба с косностью и невежеством, завистью и недоверием, окружавшими его и при дворе короля, и на корабле в просторах океана. Однако страсти высокого накала не были по душе писателю. Его больше влекла романтика путешествий и открытий, составляющая пафос книги о Колумбе.
Значительное место отведено в «Истории Колумба» трагическим картинам разграбления открытых Колумбом земель, кровавым столкновениям испанцев с туземцами. Индейская линия «Истории Нью-Йорка» находит здесь свое прямое продолжение и становится постоянной темой американского романтизма, получившей дальнейшее и более глубокое развитие в творчестве Купера.
Глава четвертая
«Естественный человек» и «новое общество»
(Социальный роман Джеймса Фенимора Купера)
И мы страну опустошения назовем блаженною для того, что поля ея не поросли тернием и нивы их обилуют произращениями разновидными. Назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысящи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова. О дабы опустети паки обильным сим странам! дабы терние и волчец, простирая корень свой глубоко, истребил все драгие Америки произведения! Вострепещите, о возлюбленные мои, да не скажут о вас: «премени имя, повесть о тебе вещает».
А. Радищев
1
Ранние романы Джеймса Фенимора Купера были естественным продолжением традиции, заложенной Брокденом Брауном. Понять по-настоящему Купера невозможно без опыта американского предромантического романа. Сам Купер высоко оценил брауновского «Виланда» в первом предисловии к «Шпиону» (1821).
Примечательно, что уже первые английские рецензии на роман «Шпион», отмечая патриотический характер повествования, говорят о том, что Купер «проявил себя достойным продолжателем Брокдена Брауна, знаменитого американского романиста»[95]. Это обстоятельство особенно интересно, если учесть, что большинство английских журналов было склонно рассматривать Купера как подражателя или в лучшем случае соперника Великого Неизвестного – Вальтера Скотта.
Другой английский журнал, «Ретроспектив ревью», провел в 1824 г. уже развернутое сопоставление «Артура Мервина» с «Пионерами»: «Мистер Купер, автор “Пионеров”, – молодой человек с большим и несомненным талантом. Некоторые его картины по свежести и красоте могут соперничать с любым писателем наших дней. Он гораздо драматичнее Брауна, но его перо не дышит такой силой страсти. Он живо изображает людей, их странности, пороки, слабости, их приятные стороны, в то время как Браун, напротив, довольствуется одними страстями, которые он прослеживает до самого их основания и которые он разбрасывает повсюду во всем их блеске и великолепии»
