Безнуждность как скрытая предельная нужда бытия господствует как раз в эпоху помрачения сущего и всеобщей смуты, насилия над всем человеческим и его отчаяния, потрясения воли и ее немощи. Мир погружен в безграничное страдание и преисполнен безмерной боли, но нигде не говорится о том, что он исполнен нужды. В основе своей истории он безнужден (notlos), однако бытийно-исторически в этом проявляется его высшая и одновременно самая скрытая нужда, так как это нужда самого бытия.
Но как эта нужда как таковая может затронуть именно человека, причем затронуть его в его сущностной удаленности от себя самого? Что может человек, если нужда на самом деле есть нужда самого бытия? Нужда самого бытия, каковая исторически предстает как сущность нигилизма и, наверное, выявляет то подлинное, что в нем есть, очевидно, не является такой нуждой, которой человек может выступить навстречу, борясь с нею и отражая ее. Как он может это делать, если совсем не знает ее, если даже это отражение не может быть сущностно иным по отношению к этой нужде?
Соответствовать нужде безнуждности, значит только одно: прежде всего способствовать постижению этой безнуждности как самой бытийствующей нужде. Для этого необходимо отослать в без-нуждное (Not-lose) нужды и, стало быть, необходимо постичь упущение избытия самого бытия. Это предполагает следующий шаг: в том, что мы таким образом постигли, необходимо мыслить сущность нигилизма как историю самого бытия. Однако это означает: необходимо мыслить навстречу прибытию самоудаления бытия в отношении его пристанища, то есть сущности исторического человека.
Но какая перспектива при этом открывается? Мыслить навстречу предельной нужде бытия, означает идти навстречу максимальной угрозе, которая только может угрожать человеку, а именно идти навстречу возможному уничтожению своей сущностии тем самым мыслить опасное. Тогда весь ход рассуждения мог бы счастливо завершиться тем «мысли опасно», которое уже в достаточной мере успело ввергнуть человеческий мир во все авантюрное и беспочвенное. Прославление опасности и насилия: разве одно не усугубляет другое?
Часто повторяемый призыв Ницше «живи опасно» принадлежит метафизике воли к власти и требует деятельного нигилизма, который теперь можно осмыслять как безусловное господство не-сущности нигилизма. Однако опасность как риск безусловного насилия и опасность как угроза уничтожения сущности человека, исходящая из избытия самого бытия,– не одно и то же. Между тем, не размышляя об упущении нужды самого бытия, совершающемся в образе метафизики, мы обнаруживаем полную слепоту в понимании природы безнуждности как сущностной нужды человека. Это слепота порождена скрытым страхом перед страхом, который как ужас постигает избытие самого бытия.
Быть может, слепота по отношению к предельной нужде бытия, проявляющейся в виде господствующей безнуждности посреди всеохватного напора сущего, слепота, воспринятая в перспективе длящейся истории бытия, оказывается еще опаснее, чем грубый авантюризм одной лишь брутальной воли к насилию. Этот более опасный момент заключается в оптимизме, который в качестве своего противника допускает только пессимизм. Тем не менее и тот, и другой являются оценками сущего внутри сущего. Оба совершают свое движение в сфере метафизического мышления и способствуют упущению избытия бытия. Они усугубляют безнуждность и, не вдаваясь в размышления, которые были бы возможны, содействуют лишь тому, чтобы эта безнуждность не постигалась как нуждаи не была постигаемой.
