Нужда бытия заключается в том, что оно предстает как двояко вынуждающее, которое, однако, в своем избытии попутно грозит человеку уничтожить его сущность, поскольку вызывает упущение избытия себя самого. Безнуждность означает, что нужда, каковая бытийствует как само бытие, остается сокрытой, и такой посыл подвергает нужду максимальной угрозе и превращает ее в нужду безнуждности.
Однако если бы исторический человек смог помыслить безнуждность как нужду самого бытия, тогда, наверное, он мог бы постичь, чтό бытийно-исторически есть. Тогда человек эпохи завершившейся не-сущности нигилизма постиг бы, что есть то, что «есть» – в смысле того «есть», которое определяется из истины бытия, так как он уже мыслил бы из самого бытия. Человек постиг бы то, что бытийно-исторически исходит из безнуждности как нужды и таким образом уже наступило, но присутствует в сокрытом прибытии, то есть в то же время отсутствует, если мыслить в горизонте метафизического опыта. Если мыслить метафизически, то отсутствие означает простую противоположность присутствию бытия, то есть означает небытие в смысле нетствующего, ничтожествующего ничто.
Что исходит из нужды безнуждности в непомысленное самого бытия, то есть в средоточие сущего как такового, причем исходит таким образом, что расценивается как ничто?
Избытие несокрытости бытия как такового освобождает исчезновение всего спасительного в сущем. Это исчезновение спасительного берет с собой и замыкает открытое (Offene) святого (Heilige). Замкнутость святого упрочивает и скрывает ущерб Бога.
Смутный ущерб оставляет все сущее в бесприютном (Unheimische), однако сущее, будучи предметным беспредельного опредмечивания, предстает как надежная и всюду хорошо знакомая собственность. Бесприютное сущего как такового выявляет бездомность исторического человека в сущем в его целом. Место обитания в средоточии сущего как такового кажется уничтоженным, потому что само бытие как бытийствующее лишается всякого пристанища.
Наполовину признаваемая, наполовину отвергаемая бездомность человека в отношении своей сущности заменяется покорением Земли как планеты и выходом в космическое пространство. Преуспевая в своих достижениях и упорядочивая все больше себе подобных, исторический человек бежит от своей собственной сущности, чтобы представить себе этот побег как возвращение в истинную человечность, характерную для homo humanus, и обустроиться по своему усмотрению. Напор действительного и деятельного усиливается. Безнуждность в отношении бытия упрочивается растущей потребностью в сущем и через него. Чем больше сущему требуется сущее, тем меньше оно нуждается в сущем как таковом, не говоря уже о его способности внимать самому бытию. Совершается скудость сущего в отношении несокрытости бытия.
Эпоха сокрытости бытия в несокрытости сущего, предстающего как воля к власти,– это эпоха законченной скудости сущего как такового. Однако эта эпоха начинает утверждать господство не-сущности нигилизма во всей полноте этого господства. Ход истории, совершающийся в эту эпоху, создает видимость того, что человек, обретший свободу своей человечности, свободно наводит порядок во Вселенной, имея для этого силы и способности. То, что необходимо, кажется найденным. Остается только его правильно организовать и таким образом утвердить господство справедливости как высшего представителя воли к власти.
