Оба модуса, характерные для ούσία, то есть ίδέα и ένέργεια, в игре их взаиморазличения образуют костяк всякой метафизики, всякой истины сущего как такового. Бытие возвещает свою сущность двояко: бытие есть присутствие как самообнаружение эйдоса; бытие есть пребывание отдельно данного (τόδε τι) в этом эйдосе. Эта двойное присутствие основывается на присутствовании и поэтому сутствует как постоянство: про-дление, пребывание. Оба способа бытия можно мыслить только в том случае, если всякий раз, исходя из него и возвращаясь к нему, мы говорим о нем в смысле его сущности и существования. Внутри своей истории как «метафизики» бытие ограничивает свою истину (раскрытие) сущестью в смысле ίδέα и ένέργεια. При этом ένέργεια получает преимущество, однако это никогда не оттесняет «идею» как основную черту бытия на второй план.
В буквальном смысле понимаемое здесь про-должение (Fort-gang) метафизики из ее начала, знаменованного Платоном и Аристотелем, заключается в том, что эти первые метафизические определения присутствия претерпевают изменение, вовлекают в это изменение свое взаимообразное различение и наконец приводят к тому, что в их своеобразном смешении различие между ними вообще исчезает.
Превращение 'ενεργεία в actualitas
Выходя из своего сущностного начала, метафизика в своем про-должении оставляет это начало позади и тем не менее свое основное она заимствует в мышлении Платона и Аристотеля. Это наследие, о котором сама метафизика знает и о котором потом специально сообщает, заставляет думать, что изменения, происходящие в процессе ее развития, не искажают ее основы и в то же время являются дальнейшим развитием этой основы. Такое впечатление зиждется на том соображении, которое уже давно стало общим достоянием и согласно которому основные понятия метафизики всюду остаются одними и теми же.
Итак, ίδέα превращается в idea, а эта последняя, в свою очередь, становится представлением. Ένέργεια превращается в actualitas, а та – в действительность. Хотя сущностное содержание бытия на словах выражается по-разному, само это содержание, как говорят, остается неименным. Если на этой почве совершается какое-то изменение основных позиций метафизического мышления, то появляющееся разнообразие, как принято считать, лишний раз подтверждает остающееся неизменным единством ведущих определений бытия. Однако на самом деле эта неизменность – лишь видимость, под прикрытием которой метафизика как история бытия всякий раз совершает новый шаг.
В этой истории оба модуса бытия (сущность как ίδέα и существование как ένέργεια) на свой лад определяют критерий, согласно которому следует понимать бытие в отношении его сущести. Там, где о себе как о бытии заявляет сущность (essentia), она прежде всего благоприятствует усмотрению того, чтоесть сущее, и таким образом способствует своеобразному преимуществу этого сущего. Что касается существования (existentia), то там, где о самой сущности (о его «что») как будто ничего не говорится, существование довольствуется констатацией того, что сущее есть, причем это «есть» и осмысляемое в нем бытие по-прежнему воспринимаются в привычном смысле. Когда существование заявляет о себе как о бытии, оно способствует самопонятности бытийствования бытия. Как первое (акцент на сущем), так и второе (акцент на самопонятности бытийствования бытия) характеризуют метафизику как таковую. Так как существование в своей сущности, а не в отношении того или иного данного сущего, так и не становится предметом вопрошания, единая сущность бытия, бытие как единство сущности и существования, определяется невыраженным образом из безвопросного.
