Вконец расстроенный, я искренне сокрушался несправедливости мироздания. Возмущался до тех самых пор, пока бабушка Рива, с шумом разорвав паутину печального настроя, не внесла тарелку вареных яичек.
Они варварски, но очень уж вкусно, были расплэчаны (смяты, идиш)) старинной серебряной вилкой, щедро заправлены репчатым луком, пахучим подсолнечным маслом и беззаветной любовью.
– Эти книжки до добра не доведут!, – проворчала она, кивая в сторону отца, обложенного горой литературы и усердно выполнявшего одну из своих университетских контрольных
– На огороде работы невпроворот! Полным-полно, – заявила бабушка так, чтобы папе, сидевшему в зале с окном, широко распахнутым прямо на веранду, все было предельно хорошо слышно
Оторвавшись от контрольной, отец весело подмигнул,
– Не расстраивайся, мой мальчик. Зато, про таких, как Данко, и книги пишут, и песни поют, и не забывают никогда! А те, кто остался равнодушным, кто не помнит Героев и не замечает их исчезновения, те людишки, и не живут вовсе
Мысли быстро переключились. Я уже вовсю представлял себя погибшим Героем, над которым горевали, и соседская Райка, и Элка, и даже вредная Валька
Глубоко вздохнув и быстро проглотив вкусное бабушкино угощение, я стал снова ныть, канючить и требовать у мамы чтения очередной книжки
______________
Давно стёрт с лица земли город Томы, где две тысячи лет назад, умер и, прямо у городских ворот, погребен великий Овидий. В тот, забытый Б-Гом и людьми, край, поэт и мудрец был сослан ещё императором Августом. А сакральные места северо-западной окраины Чёрного моря, кажется, до сих пор, ощущают его тайное присутствие.
Быть может, это нынешние Аккерман, Овидиополь, Арциз? А может, Измаил, Рени, Галац?
В густой темноте, наполненной тенями и призраками проживавших здесь легендарных колоссов, я упорно пробирался к Чишмикиою. Мне чудились, и римские колесницы, и пожелтевшие рукописи, и Пушкин, взволнованный бессарабской ссылкой, прямо в виртуальные, но духовно ощутимые, объятия непокорного Овидия.
Может, фамилия Тома, встречавшаяся, в тех местах, довольно часто, как-то связана с названием того легендарного города – знаменитой окраины Римской Империи?
Почти двести лет минуло с тех пор, как Пушкин, удивляясь общности судеб свободолюбивых поэтов, пытался обнаружить в тех краях, хоть какие-то следы легендарного Овидия.
Чуть больше века назад, и Максим Горький подрабатывал там, поблизости, уборкой винограда в Шабо, услышал легенду о героическом Данко.
Что ни говори, а земля, насквозь просвеченная горячим степным солнцем, щедро сдобренная крепчайшим красным перцем, фантастическими событиями, страстями и разнообразным людом, могла бы, могла бы, безусловно, рассказать ещё и не одну удивительную историю
_____________
– Фильджан Шарап? (стакан вина, гагаузский- турецкий), – предложила наша симпатичная повариха, прямо с утра
Она явно прознала о моем 26-летии, свершавшимся прямо на глазах. Скорее всего, это Яшка Эрлихман, Серёжа Гылка и Миша Мокану – мои верные коллеги по Академии Наук, вовсю готовились к сегоднявшему первоавгустовскому торжеству и, конечно же, все разболтали.
– Глазунью из пятка яиц и Ваш знаменитый Икь-Мекь (хлеб, гагаузский-турецкий), – отказавшись от утреннего возлияния, я, сразу же, отломил солидный кус горячего ноздреватого каравая, который умели и умеют выпекать, только в этих местах
