Вечером мы азартно погуляли, не оставив в стаканах ни одной густой ароматной капли. Над оптимальным купажом вин, мы усердно трудились в большой эмалированной ванночке, одолженной, на время, в местном хозмаге.
По совету опытного аксакала из Этулийского винзавода, мы бережно замешали два ведра прекрасного сухого Каберне и восемь литров благородного густого Кагора. Подливая Кагор, мы тихонько водили обломком старого весла.
Вся поверхность небольшого винного озерца покрылась ароматной пенкой с веселыми пузырьками. Жаль, что к моменту, когда мы дошли до нужной кондиции, чтобы принять такую ароматически-романтическую ванну, она уже совершенно опустошилась.
Весь вечер, над нами расстилалось бездонное звездное небо. Вокруг беспрерывно звенели цикады. По всему горизонту, бешеными вспышками, плясали бесконечные сполохи зарниц.
– А Герои?, – Герои, чьи стихи и прозу мне декламировали друзья, в подарок ко дню рождения, тоже сидели рядом. Они дружно присоединялись ко всем тостам, но вели себя очень достойно. Как и положено настоящим Героям, над которыми не властно никакое Время…
В парке Шевченко, как и во всех Сокирянах, настоящее лето. Зеленый рай, составленный из роскошной мягкой травы, аккуратно подстриженного кустарника и многочисленных клёнов, начинался на небольшой асфальтированной площадке, у бюста Тарасу Григорьевичу Шевченко.
В перерывах между бесконечными контрольными, которые мой отец, как заочник Львовского универа, выполнял по воскресеньям, папа любил поразмяться. Картинно встав в позу декламатора, он, с выражением вселенской скорби, вызванной большими перегрузками, читал многочисленные стихи.
– Як умру, то поховайтэ мэнэ на могили… – раздавались драматические вирши Шевченко
Из подобранного мрачноватого репертуара чувствовалось, как нелегко, ой, как нелегко, доставалась отцу мало оплачиваемая должность учителя физкультуры и судьба студента-заочника.
Мизерные триста пятьдесят рублей зарплаты старыми дореформенными купюрами или всего тридцать пять карбованцев новыми, тяжеловато сочетались с большой загруженностью в школе, тяготами университетского обучения и бесконечной работой в огороде.
– Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю…, – с выражением продолжал отец
Многие, как и я, тогда считали, что замечательный вирш Михайло Петренко – необычного коллежского асессора, родившегося целых двести лет назад и ушедшего в заоблачные края в неполные пятьдесят, принадлежал перу великого Тараса.
– Чому ж, я не сокил… – Эта замечательная песня, в исполнении народного артиста Дмитро Гнатюка, лилась из нашей радиоточки, казалось, беспрерывно. С раннего утра и до позднего вечера. Большинство местных гулянок не проходили, никак не могли пройти, без ее дружного исполнения.
Особенно впечатляло окончание стиха, —
…орлом быстрокрылым у нэбо польнув
и в хмарах навики от свиту втонув
– Навеки утонуть в облаках от обычного Света? Либо сбежать из нашего мира? А может, скрыться от удовольствий?! Или от света, наполненного танцующими парами и бессмысленными светскими разговорами? – все это долго, очень долго, было для меня непонятным и завораживающе непостижимым
Трудности перевода? Или, скорее, раздумья, сопровождавшие обычный процесс взросления?
Когда лежишь в траве и любуешься облаками, главное, никуда не торопиться.
Важно, конечно, заранее наиграться в футбол с тезкой Миликом Айзенбергом, набегаться в ловитки с Аликом Березиным и в бесконечные прятки с неповоротливым, но азартным Ромкой Бортманом.
