Социоприматы - страница 15

И знаете что? Это нормально. Эти инстинкты – часть нас. И они не делают нас злыми – они делают нас живыми. Выживание – не про справедливость, а про эффективность. Но есть нюанс: жадность – не стратегия. Это приманка. Потянешь слишком много – станешь примечательной целью. Схватишь чужое – не удивляйся, когда схватят твоё.

Главное – не потерять голову в этом сверкающем хаосе. Природа может быть жестокой, но у неё строгая отчётность и феноменальная память. Она всегда рассчитывается по заслугам: хищникам – трофеи, всем зазевавшимся – капканы. Удача – это просто хорошо замаскированная адаптация. Так что не обманывайтесь: мир не стал добрее. Он стал умнее, хитрее, тоньше, – техничнее. А значит, и вам придётся быть техничнее, чтобы не просто выжить, но и вынырнуть на поверхность хоть с чем-то в зубах.

В конце концов, как говорится, выживает сильнейший. Хотя, если быть точным – выживает тот, кто раньше других понял, что игра изменилась.

А вот правила – нет.

Территориальный инстинкт. Звучит солидно, почти как диагноз из учебника по поведенческой психологии. В реальности – древний импульс, встроенный в позвоночник, заставляющий любое живое существо вцепиться в свой клочок пространства так, будто за забором конец света.

У зверей всё прозрачно: метнул струю на дерево, рявкнул в кустах, ударил копытом о землю, продемонстрировал клыки – и можешь спокойно жевать добычу, в округе никто не рискнёт сунуться. Территория помечена, правила понятны, нарушителей немного. Потеря своей территории? Ну, это билет в один конец: голод, гибель и конец генеалогического древа.

Но люди – мастера маскировки своих первобытных позывов. Утончённые ловкачи. Мы не просто охраняем границы, мы их эстетизируем. Мы превращаем инстинкт в идеологию, придаём ему лоск и даём благородные имена: патриотизм, частная собственность, родовое гнездо. Мы поднимаем заборы, будто за ними не сарай из шлакоблоков и старый мангал, а секрет бессмертия. Строим стены, чертим линии на картах, заводим армии, изобретаем визы, огораживаемся паспортным контролем – и всё это, чтобы никто не посмел приблизиться к нашему бесценному углу, где стоит тот самый диван, заботливо продавленный годами лежания.

А в повседневности? Те же правила. Только формы деликатнее, а выражения – цивилизованнее. Парковочное место – не просто кусок асфальта, а символ. Попробуй встать не туда – и тебе спокойно, но предельно ясно объяснят, что мир по-прежнему делится на моё и чужое. Рабочий стол, заваленный бумагами и немытыми чашками, – неприкосновенная территория. И чужая клавиатура здесь уже не просто предмет, а акт вторжения.

Наш дом – не просто жилище, а персональный бастион. Мы выстраиваем баррикады из правил и ритуалов, маркируем каждый метр, отстаиваем границы даже в трамвае. Любая попытка влезть без приглашения – и вы станете свидетелем того, как первобытное пламя вспыхивает в глазах у существа, которое прямо сейчас гуглит практики осознанности. Мы больше не рвёмся в бой – мы устанавливаем границы, как флажки на Луне: молча, но с намерением навсегда. Мы больше не рычим – мы пассивно-агрессивно занимаем пространство. Ибо священное.

Территория – это не про стены. Это про контроль. И чем больше у нас снаружи цивилизации, тем тоньше и острее внутренний рев: это моё, руки прочь!

Но всё это бытовое безумие – лишь малая сцена для больших драм. Когда дело доходит до настоящих территорий, тех самых, что на сырой земле, – начинается спектакль совсем иного масштаба. Войны, склоки, кровавая свистопляска за клочок суши, который порой не стоит и меди. И нет, это вовсе не про прогресс. Это всё то же старое доброе: если не ты – то тебя. Потому что владеть территорией значит иметь право на существование. По крайней мере, так нас убеждают.