Социоприматы - страница 31

И, быть может, именно поэтому человечество веками обожествляло вино и проклинало похмелье: в одном флаконе – и путь к откровению, и маршрут в пропасть.

Что, ещё бокальчик? Мозг срывает галстук, душа радостно выбегает в коридор, а древний ящер внутри уже поглаживает себе пузо и радостно скалится: Ха! Наконец-то я снова в игре. Ща будет весело.

Результат? Добро пожаловать в инстинктивное царство первобытного экспромта. Никаких это неприлично, только чистая биология. Вдруг хочется драться, рыдать, обниматься, или – о чудо! – объяснить официанту, что он твой лучший друг в жизни. Воспитание, мораль, культура – всё это лишь поверхностная маскировка, которой нужен трезвый мозг, чтобы не свалиться с лица.

Кружевная девушка с принципами и моральными устоями внезапно превращается дельфина-экстраверта, визжащего от восторга над шутками, которые трезвая заклеймила бы как ниже пояса. Вдруг хочется танцевать босиком, кричать малознакомой подруге я люблю тебя!, а потом – а как же! – затеять слёзную исповедь в женском туалете. Этикет, сдержанность, культурный лоск, воспитание – всё, словно нарядное платье, летит на пол, оставляя только чистую биологию в её первозданном виде.

Живую, визжащую, неукротимую.

Femina in vino non curator vagina – как язвили древние мудрецы, у которых, между прочим, была своя латынь для каждого жизненного случая. Вольный, но честный перевод: Пьяная женщина – не хозяйка своей цензура. Изящно? Вряд ли. В точку? В яблочко. Потому что алкоголь не просто ослабляет контроль – он снимает корону с неокортекса и вручает скипетр прямо в лапы примативности.

Вот почему бокал вина – это и религиозный символ, и социальная мина: первый глоток дарит крылья, третий – срывает тормоза.

Воспитание – одно из самых коварно-гениальных изобретений человечества. Оно работает как старый, педантичный цензор: пролистывает черновики нашего поведения, аккуратно вымарывает всё слишком дикое, слишком острое, слишком настоящее – и сдает в печать гладкую, стерильно-благоразумную версию нас.

Проблема в том, что цензор иногда слишком старателен: вместе с грубостями исчезает и живое мясо – амбиции, напор, жажда успеха, инстинкт доминирования.

Тот самый нетленный двигатель прогресса, который теперь вбит тапком под кровать, как побитый пёс: тихо рычит, но даже на свет не высовывается.

Общество, разумеется, обожает стремление к лучшему. Но! – в пределах приличий. Пожалуйста, амбиции можно, но чтобы не пачкали обивку. Чуть-чуть энергии, немного честолюбия, ложечку карьеризма – это полезно, это украшает. А вот настоящая страсть к вершине, эта бурлящая смесь гордости, риска, праведной злости и крепких зубов? Нет-нет, это уже неудобно. Это уже революционно. А революции нам, знаете ли, ни к чему. Оставьте свою анархию за порогом.

В идеале амбиции должны быть такими, чтобы можно было с умилением кивнуть: Какой целеустремлённый, и никого ведь не придушил. Примерно как в покере: выигрывать можно, но только если все уверены, что ты просто везучий парень, а не шулер с тузами в рукаве.

И вот каждый из нас ходит с видом рационального сапиенса, уверенный: Я действую по логике. Это продуманное решение. Конечно, конечно. Заказали самый простой салат в ресторане? Из заботы о здоровье. Ага, рассказывайте – просто не хотите выглядеть жмотом, если не возьмёте вообще ничего. Купили дорогущую машину? Ну, конечно же – из-за