Сокровища моего отца - страница 2



Он стократ повторял мне: « Чуть жив!»
Я в мороз его в детских ладошках
Грел горячим дыханьем своим,
И военные
хлебные крошки
Мы делили все поровну с ним.
А зима наметала сугробы,
Выли ветры в печной трубе…
После долгой и трудной хворобы
Что-то общее было в судьбе
Воробья
и мальчишки больного,
Что упорно цеплялись за жизнь…
И, как высшего блага земного
Мы желали друг другу:
– Держись!
…Не орел я и малого роста,
Над землей не парил в облаках;
Что другим доставалось
так просто, —
Я с киркой брал да с ломом в руках.
Может быть, и порою безвинно
Жизнь хлестала меня, словно плеть, —
Мне живучести воробьиной
Чуть хватало,
чтоб смерть одолеть.
Не однажды и зимняя вьюга
Будет в плаче со мной подвывать:
Потеряю я лучшего друга,
И отца потеряю, и мать.
…Годы шли.
А судьба куролесила,
Столько было
глубоких скорбей…
– Мы ведь живы! – ликующе, весело
До сих пор мне кричит воробей.

Село Волхонщино, наши дни

МАМА

В раннем детстве меня не без оснований считали маменькиным сыночком. И действительно, я ходил за мамой везде. Наверное, это происходило по большей части от того, что мне очень не хватало отца. Я почему-то постоянно переживал, что и с мамой что-то может случиться.

Самый яркий эпизод таких переживаний был, в принципе, небезосновательным. Я часто вместе с мамой ходил на дойку. Коров доили возле Пчелейки, небольшой речушки в нашей деревне. Мы брали бидоны, которые наполнялись парным молоком и которые я помогал донести до дома. Помню, что нести их было очень тяжело, но осознание того, что я помогаю маме, придавало сил.

– Сынок, устал ты, давай мне, – беспокоилась обычно мама по пути домой.

Я кряхтел, руки немели, но вслух говорил только:

– Мам, да мне совсем не тяжело!

В тот день, получив молока, мама решила пойти еще и на родник, набрать чистой воды. Родник был в стороне от Пчелейки. К нему вела небольшая тропинка, идущая под гору. Каждый день туда приходило много деревенских набирать питьевой воды себе в дома. В тот день меня с бидонами мама оставила стоять на пригорке. Оттуда до родника было около километра. С утра стояла палящая невыносимая жара, а когда мы шли на дойку, то небо уже заволакивали серые тучи. Все шло к дождю. И вот, как только мама ушла, раздались первые раскаты грома. Сначала где-то вдалеке. Спустя несколько секунд небо озарило вспышкой молнии. Не яркой и пока вовсе не страшной. Но удары грома нарастали, и каждый последующий становился сильнее предыдущего, а между ними неизменно сверкала молния. Дождь никак не начинался. Говорят, что такие сухие грозы – самые опасные. Я занервничал и уже пристально всматривался в сторону родника. Оттуда торопились люди. Все шли с коромыслами, ускоряя шаг. Женщины постарше крестились при каждом раскате грома. Мамы все не было. И мне казалось, что прошла целая вечность. Я начал вспоминать все страшные истории, связанные с грозой. Например, в прошлом году в деревне сгорел дом – хозяева не успели поставить в печке заслонку, и через трубу в дом попала шаровая молния. Дом сгорел за считанные минуты. Хорошо, что никто не погиб. Вспоминал рассказы деда о том, как молния ударила в дерево, возле которого он стоял. И так далее, и тому подобное. Гроза мне стала казаться надвигающейся катастрофой! Стоять на месте я больше не мог. Мамы все не было. Я пошел к роднику, стараясь идти максимально быстро и, при этом, не расплескивая молоко из бидонов. Начался дождь. И вдруг кто-то из пробегающих женщин на ходу бросил: