Сокровища моего отца - страница 5

Удивительно, но после ее вмешательства мальчишки оставили меня в покое. А потом у меня появились близкие друзья, с которыми мы вечно пропадали на прогулках и уже сами бедокурили напропалую. Но об этом позже. Расскажу лишь, что гораздо позже, в Уфе, я все же понял, что занятия деда рукопашным боем со мной не прошли даром. В студенческие годы я подрабатывал… вышибалой на танцплощадке в парке. Да, да! Каких случаев там только не происходило! Каждый вечер находились не совсем трезвые парни, пристававшие к девушкам, не желающие уходить после закрытия, заказывавшие свою музыку… Всех приходилось останавливать и часто – физически. Наверное, как бы сейчас сказали, таким образом я «закрыл свой гештальт» из детства. «Дед бы сейчас мной гордился», – думал тогда я.

Но вернемся в Зыбино. Был у дедушки Никиты еще один ритуал, который я ненавидел всей душой и всячески пытался избегать, но безуспешно – баня по субботам. «Что может быть такого страшного в бане?» – спросите вы. В самой бане – ничего. Но то, как дедушка Никита парился и хлестал меня веником, я запомнил на всю жизнь! Итак, веник готовился заранее, замачивался особым образом в травяном отваре. Дед топил баню по-черному. Обычно для этой цели использовал березовые или дубовые дрова. Когда баня была готова, стенки окатывал водой из кадушек и давал настояться пару. И вот затем начиналась моя экзекуция. Дед хлестал веником сначала себя, затем брался за меня. Казалось, что он бьет меня розгами или раскаленными прутьями. Но сопротивляться было бесполезно.

– Чаво кряхтишь? Кто из нас дед, ты али я? – кричал он, неистово избивая себя веником. – Смотри, ну, красота же! Здоровье!

Из бани я выходил в полуобморочном состоянии и сразу падал в кровать. Утром всегда смотрел на спину, ожидая увидеть там следы «побоев» веником. Но нет, баня действительно творила чудеса. После крепкого сна я был бодр и полон сил.

– Дед, конечно, прав, – размышлял я про себя. – Но это просто невыносимо! Ненавижу бани!

Как оказалось позже, такая нелюбовь к баням передается по наследству. Когда мы попытались мою маленькую дочь попарить в бане (ей тогда было года три), Аня убежала, как только открылась дверь, откуда на нее пошел густой пар. Убежала и наотрез отказалась идти в «это очень страшное место», как она назвала баню.

– Вся в отца, – вздохнула жена.

– Это точно, – согласился я, вспоминая себя в детстве.

Дорога в деревню

Родные луга

Я не помню точно возраста, в котором понял, что мой папа на войне. Наверное, почти сразу, как начал говорить и что-то осознавать, я спрашивал о нем. Мама читала нам его письма. Причем, это был целый ритуал. Получив письмо, она сначала открывала его быстро сама, пробегала глазами, нет ли там тревожных новостей, крестилась и плакала. После этого зачем-то наряжалась, сажала нас всех за стол и торжественным голосом, то и дело прерывающимся всхлипываниями, читала отцовское письмо. Мы слушали, как завороженные. Дедушка Никита обычно стоял в дверях, то и дело выходя в сени. Как я заметил однажды, в такие моменты наш грозный дед тоже, как и мама, начинал плакать. Но, естественно, не мог показать нам такую слабость, поэтому постоянно выходил из избы, скрывая свое лицо. Я слушал письма и все пытался представить: какой же он, мой отец? Конечно, были фотографии. Но это все не то. Какой у него голос? Улыбка? Запах? Какой же он, узнаю ли я это?