Виртуализация микроорганизма совершает с ним в масштабе общества то же самое, что совершает пастеризация в масштабе конкретного индивида. Иными словами, превращение вируса в медиавирус обессиливает его, стерилизует как только можно, попутно снабжая ролью, сценографией и партитурой, которые причитаются ходульным образам злодеев. Жертвам от этого, конечно, ни холодно ни жарко, но социальный эпистемолог открывает любопытные обстоятельства, которые принято не замечать. Суть их в том, что между пастеризацией, виртуализацией и магией переноса («преувеличения»[3]) существует заметная связь.
По правде говоря, это один и тот же процесс, который просто по-разному понимается. Положение дел описывает поговорка: «И жрец, и жнец, и на дуде игрец». Разницу определяет инфраструктура, показателем развития которой является дифференциация («разделение труда»). Оформляясь как набор специализированных «экспертных» кодов, эта дифференциация не дает распознать, зашифровывает предпосылки, в рамках которых указанный процесс дает о себе знать. Дистанцированный наблюдатель («ученый», «администратор»), включенный наблюдатель («философ», «шаман») и медийщик («говорящее сообщение», функция инфоканалов) встроены в одну систему отношений, знаков и вещей. Однако встроены они в нее таким образом, чтобы не быть в курсе, что эта система одна на всех.
Стороннику «строгого» знания кажется, что он имеет дело только с «настоящими» вещами, гуманитарий думает, что все для него служит знаком, медиадеятель же считает, что чем бы он ни занимался, он организует отношения. Бруно Латур волевым решением предложил прекратить этот известный со времен Канта «спор факультетов». Однако спор закончится только тогда, когда участники поймут, что они альтер эго друг друга. Подобное осознание возможно только на фоне апокалипсисов разной степени сложности. Впрочем, верно и обратное: некая пограничная ситуация не столько раскрывает единство наблюдателей, каждому из которых кажется, что он находится «на своей колокольне», сколько порождается тем обстоятельством, что они открыли свое сходство.
С этой точки зрения эпидемия и аналогичные ей кризисные ситуации нужны только лишь для того, чтобы показать единство жизненных форм, которые обычно воспринимаются разделенными. На первый взгляд может показаться, что в выигрыше опять оказывается инфраструктура. Но это только первое впечатление, ибо инфраструктура может как создать новые разделения, которые соответствуют новым единствам, так и оказаться погребенной непримиримыми к себе единствами, обнаружившими, что их имманентизация равносильна ведению войны любыми средствами.
Как бы то ни было, коронавирусная атака является испытанием для инфраструктуры, потому что ставит перед фактом того, что с этого момента общество интегрирует в себя:
• распространившийся повсюду новый центр (столицу?), возникший в китайской провинции Ухань;
• желтых зараженных китайцев, обернувшихся черными революционными американцами;
• летучих мышей, существующих как лабораторный объект без лаборатории, которая их в него превратила;
• лабораторию, о которой известно только то, что она настолько могущественна, что распространяет в мировом масштабе не обнаруженные в ней биоматериалы;
• новые деликатесы и связанные с ними стандарты потребления, бросившие вызов молекулярной кулинарии в виде кулинарии вирусной;
