Родион упал в постель. Лежал, слыша, как в шкафу шуршат вешалки, бранясь гардеробным матком, а сам события дня прокручивал. Заснул быстро, проснулся с восходом. Сильный ветер за окном сдувал дождь в паутины.
– Ну ладно, еще распогодится.
Пока кофе не выпил, утро не наступило. Чагин предпочел борщ. Съев тарелку дымящего в потолок супа и натянув ботинки, Родион вышел на улицу. Он шагал по бугрившейся мостовой, перед носом плыли бульвары. Задрав от рассеянности подбородок, он миновал пару открытых люков, споткнулся о бордюр, не переставая любоваться купеческим шиком, барочными домами с колоннами толстопузыми. Локальная история, топонимика, марки бетона, наконец – все здесь создавало фабулу пространства, его уникальность. Люди из окон в жизнь свешивались, смотрели на труды поколений; общество, порожденное трудовой книжкой, воспитало удивительное дитя – Москву.
Все еще в неге, Чагин перешел однополоску на Старосадском переулке, где торговала носками бабулька с пудовым распятием на груди, оценил по пятибалльной модницу у дверей сберкассы. «Ничего так, а зарплату получила – ноги стали еще длиннее. Это до сокращения».
Вскоре Чагин оказался на Солянке, прямо перед Церковью Рождества Богородицы. Вот оно, место. Лейтенант прикинул, как бы действовал на месте преступника… Или преступников? Вещи не тронули, зато кровь сцедили и зацепок не оставили. Чего-то в логической цепочке не хватало, но чего именно – сформулировать не смог даже Семеныч.
В отдалении бельмом на глазу маячила уже упомянутая стройплощадка, вклинившаяся между жилыми домами. Дырявый забор, обветшалое здание, возведенное в среднем на полтора этажа. Недолюбленное, оно казалось приемышем в ряду его стройных собратьев. Правда, и те в разные эпохи косили: стояли за ручку царица Екатерина, Николай II и батюшка Ленин. Улица походила на карандашный набросок: «Шабаш хозяев земли русской».
Опер отыскивал нужный дом. Единственная исписанная страница в блокноте пестрела адресом: Солянка 7 строение 1. Что он рассчитывал там узнать, Чагин и сам толком не понимал. Просто горящий куст подсознания уловил сигнал: треск сучьев, сцепившихся в слово.
Дом с атлантами грузнел в сотне шагов от котлована. Студеная морось барабанила по крыше этого бегемота, гоняла по водостокам вьюжащую в вальсе со снегом пыль.
Родион застыл на брусчатке напротив холеного колосса. Да, не для слабых мира сего такие дома строили. Обычные люди и в штабелях панельных душой за притолоку подъездную не цеплялись. А тут… капище языческое с воротами в чрево мужика древнего. Четверо культуристов с оштукатуренными профилями подпирали небосвод балкона на уровне второго этажа. Само здание четырехэтажное, на фасаде строгая лепнина – никакого кича. Но вместе с тем было в доме что-то тревожное. Сосредоточенные лица атлантов, слияние неба и конька крыши превращало особняк во что-то живое, того самого бегемота, затаившегося в болоте перед броском.
«Страшно красиво», – подумал лейтенант. Он дернул ручку двери и вошел в теплый штиль. Особняк сомкнулся вокруг него множеством деталей: впереди широкая лестница манила на второй этаж, а у ног чугунная подставка щетинилась зонтами и тростями с костяными загогулинами. Чагин отметил, что интерьер так же старомоден, как и фасад: золотая середина между дворцом и монастырем. Монументальные стены, колонны, хрустальная люстра времен излишеств.
