Отыскав взглядом стойку регистрации, Чагин увидел бородатого, неуловимо смахивающего на Санта-Клауса, консьержа. На нем красная шелковая рубашка навыпуск, обнимающая полами вигоневые брюки фасона тридцатых годов. Наверное, это был Дед Мороз для отдельно взятых жильцов.
Человек заметил гостя, поощрительно улыбнулся, и Родион двинулся к стойке. Он буквально утонул в чарах этого места.
– Чего изволите? – поинтересовался консьерж, делано смутившись старорежимностью выражения. Его зауженные глаза намекали на азиатские гены три-четыре поколения назад. – Желаете поселиться в апартаментах?
– Не сегодня, – замялся Чагин, – я по щекотливому вопросу. – Он достал из кармана свеженькое хрустящее удостоверение со скучной фотографией на развороте. – Так понимаю, у вас отель? Мне бы поговорить с управляющим.
– Молодой человек, – толстяк еще больше смутился, – если у представителей порядка есть нерешенные вопросы, мы всегда поможем. Ожидайте. – Рука в белой перчатке указала на гигантский кожаный диван под световым окружьем бра.
– Спасибо, – Чагин заметил девушку в зоне ожидания, та поблескивала стеклами затемненных очков и разглядывала его. Опер приблизился. Девушка, чей облик сложился под влиянием западной мануфактуры, сдвинула голову, продолжая наблюдать за ним. Чагин скривился мысленно.
– Привет, – сказал. «Мажорка раздушенная», – подумал.
Она улыбнулась одними уголками губ.
«Шея долгая, а грудь высокая», – отметил в довесок, незаметно принюхиваясь. Ее духи… то ли Москва Красная, то ли Тоска Зеленая – смесь розы и пепла, будто она час как со свадьбы или с похорон.
– Доброе утро, – девушка улыбнулась шире, и Родион скользнул взглядом по ее наряду. Черный брючный костюм, красные туфли и белая блузка, прекрасно гармонирующая с ее кожей и волосами, подстриженными симметрично с хирургической точностью. – Простите, я подслушала, у вас дело к хозяину дома?
– Ага.
– А по какому вопросу?
Опер неуклюже извлек удостоверение, собеседница сняла очки:
– Чагин… Родион, – и добавила веса отчеством: – Сергеич. А меня Аня зовут.
– Очень приятно, – лейтенант всмотрелся в ее породистое, тонкой лепки лицо. Триумф скульптуры над живописью. Родэн побил Да Винчи, Церетели задушил Рафаэля.
– Слушай, Родион, – девушка не церемонилась, – Всеволод тебя замаринует тут, давай я проведу к отцу.
– Буду признателен, – Чагин незаметно выдохнул.
Аня встала, потянулась, как кошка, двинулась вперед, опер плелся в обозначенном фарватере. При каждом шаге тугие бедра девушки чуть заметно покачивались, Чагин с мрачным вниманием разглядывал интерьер доходного дома. Путь казался ему бесконечно долгим, а в гульфиковой зоне ощущалось легкое неудобство.
Поднялись на второй этаж, сразу наткнувшись на странного, как и все здесь, человека. Высокий, лицо худое. На нем сюртук с V-образными лацканами, белая хлопчатобумажная рубашка и шелковый галстук с узором пейсли, в руке трость. «Тщательный субъект, – подумал опер, – одет со вкусом и по моде, но по старому какому-то шаблону. Не горожанин, скорее помещик. Мертвые души снимают?» Родион стоял, пытаясь понять, что же не так. Наряд или лицо? Именинное, оно светилось непристойным для пожилого человека здоровьем.
– Кнопф Бергович, к вашим услугам, – сухая ветвь изобразила поклон.
– Чагин, уголовный розыск.
– Пойдемте ко мне в апартаменты, поговорим в спокойной обстановке.
Старик глянул на Аню как-то странно, не в глаза, а в промельк, мазнул по плечу.
