Не было ничего. Должно быть, ей все приснилось. Как это называется – временное помрачение рассудка? Не видела она ни женщин, ни детей. Сон, вот что это было.
Коляска со спящим сыном оказалась под елкой, в том самом месте, где Надя ее оставила. Илюха сопел и улыбался во сне – спящий, он улыбался чаще, чем во время бодрствования. Маринка неподалеку строила замок из сугроба – прорывала в нем ходы, проделывала окошки и была так поглощена своим занятием, что не заметила приближения матери. Варежки девочки были совсем мокрые, а шнурок на одном ботинке развязался.
Домой шли пешком – усталая Маринка молча тащила свои лыжи. И Наде почему-то расхотелось кататься. Она толкала коляску по заснеженным дорожкам и внимательно, как будто впервые, всматривалась в лицо сына. И только теперь она заметила намечающуюся ямочку у него на подбородке – такую же, как у самой Нади. Сильно болела ушибленная рука. Наверное, будет синяк.
Январь 2010.
Один день глазами Яны и Гони
Это только так кажется, что утро начинается с рассветом. Потому что рассветает всегда в разное время, а Яна всегда просыпалась ровно в семь пятнадцать – и летом, и зимой. Именно в это время первый раз в сутки доносилась переливчатая мелодия из огромных напольных – и до потолка – часов. Музыка повторялась каждые четверть часа, а каждый час доносилось громкое «бом!» «бом!», которое сначала звучало устрашающе, а потом – ничего, все привыкли. Часы были похожи на старинные, но только внешне, на самом деле они были недавним приобретением – Яна прекрасно помнила, как их с трудом втаскивали в квартиру, устанавливали в углу гостиной, а потом усатый мастер долго настраивал механизм и все время повторял маме, опасливо косясь на Яну и Гоню: «Только не разрешайте детям тянуть за гири.» А они и не собирались. Хотя гири и правда были очень привлекательные – гладкие, блестящие, сверкающие на солнце – чудо, что за гири! Очень хотелось их облизать, но раз жадный усатый дядя строго сказал – нельзя, значит нельзя. У Яны, в отличие от Гони, уже стало складываться смутное представление о границах дозволенного.
Итак, каждый раз после мелодичного «трам-пам-пам» Яна открывала глаза и улыбалась. Она вообще была позитивно настроенным человеком, довольным жизнью и своим местом в ней – так почему же не улыбнуться новому дню, и неважно, светит ли за окном солнышко или хлещет дождь, или завывает колючий ветер, – ведь столько всего нового и интересного ожидает их сегодня! И Яна бежала будить Гоню, чтобы сообщить ему об этом радостном предчувствии.
Но брат редко разделял ее энтузиазм. После нескольких энергичных пинков и толчков, призванных заставить его наконец-то открыть глаза, он обычно впадал в состояние черной меланхолии, в котором пребывал до самого завтрака. Все в жизни казалось ему обидным и несправедливым – и ранний подъем, и бестолковое мельтешение сестры, и противные носки с нитками внутри, которые цеплялись за пальцы, пока Яна с трудом и кряхтением натягивала их на его толстые ножки. Не вовремя разбуженный, обиженный на весь мир, Гоня отправлялся на кухню, проигнорировав процедуру умывания, чтобы утешиться первым завтраком.
Первый раз на дню Яна и Гоня трапезничали в одиночестве и чем бог послал – как правило мороженым, яблоками и сырыми макаронами – то есть тем, что Яна научилась доставать из буфета и морозилки, которая была расположена внизу холодильника, а значит, в пределах досягаемости. С мороженым иногда возникали сложности – не из-за примитивного замка на дверке морозилки на липучке, с которым девочка научилась справляться в течение двух дней, а из-за вредной пластиковой упаковки. Не так-то просто было открыть крышку, намертво вмерзшую в коробку! Скоро было найдено решение – при помощи ножа дети пробивали в крышке пластмассового корытца дырку и столовой ложкой черпали оттуда восхитительно-холодную белую массу, торопясь, зная, что скоро проснутся родители и великолепному пиршеству придет конец. Так и случалось – на кухне появлялась мама, и, как всегда, все портила – убирала в морозилку покореженный лоток, собирала разбросанные по полу макароны, огрызки яблок и надкусанные куски хлеба, насильно вела детей умываться, ворча при этом, что лишние полчаса утреннего сна выливаются в двухчасовую уборку квартиры.
