– Вас восстановили?
– Представьте.
– И вы снова будете морочить мне голову всевозможными подозрениями и расследованиями?
– И этого не исключаю. Но побеспокоил я вас, любезный господин директор, по одному деликатному вопросу, – Егор Никитич загасил окурок. – Могу ли я вам доверять полностью и без опасений?
– Но до этого вы ведь мне доверяли? – воскликнул Филимонов.
– Откровенно, не всегда… Так вот. По моим сведениям, несколько дней тому театр посещал князь Икрамов.
– Да, такой факт имел место.
– Что его привело сюда?
– Любопытство.
– Он заядлый театрал?
– Этого я не заметил, – директор налил себе воды из графина, выпил. – Его интересовала судьба бывшей примы госпожи Бессмертной. Помните такую?
– Ну, как же? Дочка знаменитой Соньки. Кстати, где она сейчас?
– Вот этим интересовался и князь.
– Он имел роман с примой?
– По слухам, да. Но я, Егор Никитич, свечку не держал.
– Жаль, что не держали, – усмехнулся Гришин. – Больше бы толка было от разговора.
Лицо Филимонова от обиды побагровело, стало жестким.
– У вас еще какие-нибудь вопросы, господин следователь?
– По некоторым данным, бывшая прима продолжает проживать в доме Брянских.
– Если у вас, господин следователь, есть подобные данные, так проверьте их! Проверьте и не морочьте мне голову!
Егор Никитич поднялся, взял шляпу.
– Невежливо после стольких лет отсутствия, Гаврила Емельянович. Невежливо… Но я все-таки буду навещать вас. А вдруг мы окажемся полезны чем-нибудь друг другу! – едва поклонился и покинул кабинет.
Директор выждал какое-то время, резко позвонил в колокольчик.
– Изюмова ко мне! – приказал заглянувшей в кабинет секретарше.
Налил четверть рюмки коньяка, залпом выпил.
Николай приоткрыл дверь нерешительно, с опаской.
– Звали, Гаврила Емельяныч?
– Войди.
Тот прикрыл дверь, возле стола остановился.
– Помнишь этого господина, который только что вышел от меня?
– Так точ… Вернее, помню. Следователь из департамента полиции.
Филимонов подошел к нему.
– Вбей в свою безмозглую костяную голову. Ни единого слова, никакой информации о себе, о театре, об актерах, обо мне. Ты меня понял?
– Понял, Гаврила Емельяныч. Буду молчалив, как сфинкс на Стрелке.
– На какой Стрелке? – не сразу понял Филимонов.
– Ну, на Васильевском острове!.. Сфинкс!
– Ладно, ступай отсюда, Сфинкс!.. И думай о задании, какое я тебе определил.
– Из головы не выходит, Гаврила Емельяныч, – Николай плечом нажал на дверь и вывалился из кабинета.
Заметно потеплело, снег стал рыхлее и принялся прямо на глазах оседать, воронье ожило и заполнило пространство громкими криками.
Было почти темно, когда Сонька пришла в лачужку Михеля. Он услышал шаги, вышел навстречу. Воровка прошла мимо него, опустилась на нары, молча уставилась перед собой.
– Соня… Ты чего? – прошепелявил Блювштейн. – Чего такая?
Она не ответила, продолжала смотреть в одну точку.
– Что-нибудь с дочкой?
– С дочкой, – кивнула она.
– Начальник?.. Он что-то сделал с ней?
Она наконец повернулась к нему, глухо произнесла:
– Миха беременна.
– Что?!
– У нее будет ребенок.
– От поручика?
– Ну, не от тебя же.
– Я убью его!
Сонька придержала шагнувшего к выходу мужа, с кривой ухмылкой объяснила:
– Я бы сделала это раньше тебя. Но этим делу не поможешь.
– Он пакостник!.. Подстерегу и задушу!
– Я за советом пришла, а не за расправой. Присядь.
Михель сел рядом, помолчал какое-то время, потом спросил:
– Когда это случилось?
– Случилось!
– Он ее… насильничал?
