– Нет, по согласию. По любви.
– А он?
– Говорит, тоже по любви.
– Нужно бежать. Погода на весну повернула.
– Куда бежать, если девка с брюхом? – хмыкнула воровка.
– Может, и хорошо, что с брюхом.
– Чего ж в этом хорошего?
– Если он к девке расположен, то обязан организовать побег.
– Как?
– Засунет нас на пароход, – глаза Михеля блестели. – Не слыхала, когда привезут следующих арестантов?
– Вроде через месяц.
– В самый раз. И живота еще видно не будет, и до родов успеем добраться до Одессы. Я поговорю с ним. Открою карты.
– И он тут же зачалит тебя за решетку.
– Не зачалит… Мы теперь в завязке! Поговорю, как мужик с мужиком.
Сонька с удивлением и даже уважением смотрела на него.
– А если он не пойдет на это? Миха родит здесь, а он, легкий и счастливый, отправится на материк.
– Вот тогда определенно я его убью, – жестко заявил Михель. – И материк его будет здесь, на Сахалине. Навечно!
Сумасшедший ошивался недалеко от дома Гончарова, выжидая хозяина. Расхаживал от улицы к улице, от зябкости хлопал себя по бокам, подпрыгивал, что-то бормотал.
На него никто не обращал внимания, лишь две местные собаки терпеливо ждали поодаль, когда он кинет им что-нибудь съестное.
Наконец поручик появился. Шагал быстро, озабоченно, не глядя по сторонам.
Михель двинулся навстречу. И лишь когда между ними осталось не более пяти метров, Никита увидел сумасшедшего.
Тот поклонился, попросил:
– Хочу поговорить… начальник.
– Что? – не сразу разобрал его невнятную речь Никита Глебович.
– Поговорить.
– Ты?.. Со мной? – удивился тот.
– Я с вами, начальник.
Гончаров в искреннем недоумении пожал плечами, усмехнулся.
– Говори.
– Не здесь… дома.
Никита оглянулся, даже пожал плечами, улыбнулся.
– В следующий раз, Михель. Сейчас некогда.
– Прошу, начальник… это важно.
Поручик внимательно посмотрел на божьего человека.
– Ты как-то странно сегодня говоришь, Михель. Ты в себе?
– У меня просветление, начальник, – сумасшедший улыбнулся, показав беззубый рот. – Мне что-то надо сказать.
Никита Глебович снова пожал плечами.
– Ладно, пошли.
Они двинулись к дому Гончарова. Конвойный, дежуривший здесь, с крайним удивлением уставился на идущих, поручик махнул ему:
– Расслабься.
Поднялись на второй этаж, хозяин отпер дверь, пропустил Михеля вперед.
– Присаживайся, – сам уселся напротив. – Слушаю тебя.
– Я по поводу дочки, – как можно четче произнес сумасшедший.
– Какой дочки? – не понял Гончаров.
– Моей дочки. Михелины.
Никите Глебовичу показалось, что он сам начинает тихо сходить с ума.
– Михель… По-моему, теперь я сумасшедший. Или у тебя действительно просветление?
– Я нормальный, Никита Глебович, – с улыбкой прошепелявил тот.
– А я какой, по-твоему?
– Тоже нормальный. Поэтому нужно поговорить по-мужски.
– По-мужски?!
– Да, по-мужски.
– По-моему, теперь я сумасшедший, – Гончаров потянулся за пачкой папирос. – Что тебе от меня нужно?
– Я убил поляка. Помните? После убийства ко мне вернулся разум.
– Бред.
– Я говорю правду.
– Как это возможно?
– Не знаю. Веление Господа.
Поручик выпустил густое облако дыма, жестко загасил окурок в пепельнице.
– Я сейчас вызову конвоира, и тебя засадят в карцер!.. Как симулянта!
– Не успеете, – спокойно ответил Блювштейн. – Я убью вас. И останусь дурачком. Это будет третье мое убийство.
Никита ухмыльнулся, раздавил окурок в пепельнице.
– Идиот. Сумасшедший. Верно?
– Я отец девушки, которую вы обесчестили. Она ждет ребенка.
