Здесь мне следовало бы сделать еще одно отступление для понимания сути дальнейшего. Много позже разворачивающихся событий ко мне забрел один странствующий бард. В то время я уже обитал в своей любимой пещере, в которой нашел окончательное пристанище и где обитаю и поныне. Патлатый оборванец с лютней наперевес набрел на мое жилище случайно: как он рассказывал, после выступления на рыночной площади он завел знакомство с дочкой кузнеца, которое затем незаметно перетекло в незабываемое рандеву под звездным небом. Окончилось все на сеновале, где парочку и застал непосредственно сам кузнец.
Раздосадованный поворотом событий и питавший стойкую неприязнь к странствующим музыкантам, кузнец сначала надавал тумаков, а затем, собрав своих друзей, устроил за несчастным самую настоящую погоню с факелами, вилами и прочим крестьянским скарбом. Бард еле унес ноги, и если бы не его молодецкая расторопность, наверняка на утро бы уже висел на придорожном дереве у въезда в деревню. Но ему повезло, и он пустился наутек не куда-нибудь в чистое поле или дремучий лес, что произрастал неподалеку, а свернул в сторону одинокой горы, у подножия которой и наткнулся на пещеру.
Погоня, когда пещера замаячила уже совсем близко, моментально прекратилась, вот только одурманенный ужасом беглец не придал этому обстоятельству никакого значения и от греха подальше углубился в темнеющие своды. Там то мы и встретились. Я хотел было сразу сожрать несчастного, так как в тот момент пребывал не в лучшем расположении духа, да и дело ли – тревожить дракона посреди ночи. Однако истошный вопль, который бедолага изверг из глубин своего чрева при моем появлении, так рассмешил меня, что моментально отбил всякое желание злодействовать и расправляться со столь потешной фигурой. Бард кричал довольно долго, забившись у стены, забавно суча ногами и отмахиваясь своей лютней. Немного успокоившись к утру и растеряв остаток сил, он, наконец, смолк, и лишь мелкая дрожь пробивала все его тело.
«Смилуйся, Великий Змей, – забубнил он, пав на колени и уткнувшись лбом в холодный и влажный пор пещеры, – я всего лишь мелкий человечишка, волею злосчастной судьбы загнанный в угол. Не по своей воле оказался я тут и никоим образом не намеревался потревожить тебя или задеть. Под угрозой смерти был вынужден нарушить твой покой, сам не ведая, что в столь злосчастном месте может обитать подобное величественное создание, чья мудрость сразу подскажет ему, что слова мои правдивы и ни капли правды не утаил я от тебя. Смилуйся надо мной, и я восславлю тебя в своих песнях и сказаниях».
Примерно таким образом произнес он свою тираду, делая короткие перерывы на то, чтобы лишний раз стукнуться лбом об камень в знак своей искренности. А затем выудил свою лютню и стал наспех исполнять какую-то заунывную песнь. Не припомню, говорил ли я вам, что драконы обладают исключительным слухом? Так вот, на мой взгляд, заблудший бард голос имел премерзкий, а слуха у него и вовсе практически не было. Ума не приложу, как он смог своими песнопениями завоевать к себе расположение дочки кузнеца. Может, компенсировал отсутствие таланта старательностью – горланил то он довольно протяжно.
Я второй раз за наше короткое знакомство испытал желание покончить с нерадивым гостем, нарушившим мой покой, но бард словно бы учуял, что дело повернуло не в то русло, моментально затих. Затем снова пал на колени и задался вопросом, каким еще образом он мог бы расположить меня к себе и сохранить свою никчемную и тщедушную жизнь. И я решил смилостивиться над и без того помотанным жизнью музыкантом.
