Проснулся Несговоров от холода. Часы на руке стояли. За окошком был день. Сначала он долго не мог понять, где находится, но постепенно восстановил в памяти события минувшей ночи. Потянулся на узеньком жестком ложе, с наслаждением ощущая вернувшиеся упругость мышц и ясность ума, даже здоровое чувство голода, и вскочил. На столике лежали ключи с запиской. Врач просил его запереть за собой дверь кабинета и отдать ключи в регистратуру, а также предупредительно сообщал, где найти Дашу. В конце стоял каллиграфический росчерк: инициалы М. И. – конечно же, Михаил Иванович, а фамилия почему-то – Волк.
Даша лежала у самой двери в большой, тесно уставленной койками женской палате. Увидев Несговорова, счастливо засияла, приподнялась было навстречу – но от слабости тотчас упала на подушку. Несговоров протиснулся к ней, присел в ногах и огляделся. Его появление произвело среди обитательниц разных возрастов маленький переполох. Одни с сердитым ворчанием тянули на себя простыню, торопясь закрыться; другие, поздоровей и помоложе, прихорашивались и строили глазки, сдавленно между собой пересмеиваясь. С соседней койки, в которую невольно уперлись его колени, с вызовом щурилась курносая, вся в веснушках, рослая девушка, лежавшая поверх одеяла в коротком халате.
– Я на минуту, – пробормотал Несговоров, смутившись.
– Да сколько угодно, – откликнулась за всех сразу добродушная толстуха у окна. – Девочка скучает, мы ж понимаем…
– Мы все тут скуча-аем! – пропела кривая женщина с изувеченным лицом, нарочито зевая и почесывая под мышками.
Курносая Дашина соседка была с этим не согласна, презрительно фыкнула и демонстративно повернулась к Несговорову спиной, наставив на него розовые пятки.
– Вас здесь кормят? – спросил Несговоров.
– Да ей же ничего пока нельзя! – уверенно ответила за Дашу толстуха. – А так дают: кашу, суп в обед. Вчера котлеты были…
Он взял Дашину руку, погладил, крепко сжал, припомнив вчерашний свой страх. Она улыбнулась по-взрослому, прикрыла глаза.
– Расскажи сказку! – попросила зачем-то.
– Сказку? – опешил Несговоров. – Да я же не умею!
– Все равно. Расскажи!
– Ладно. – Несговоров тоже закрыл глаза, чтобы не видеть покрытых золотистым пушком ног Дашиной соседки и как следует сосредоточиться. – В одном большом селе жила-была девочка Орежа Мурежа. Два имени у нее было потому, что ей когда-то привезли из-за границы два красивых наряда, и она каждый день их меняла. Сегодня, например, надевает немецкий наряд: оранжевую рубашечку с кисточками, оранжевую шелковую юбочку, оранжевые ботиночки и красивую оранжевую курточку со множеством маленьких и больших карманов на оранжевых застежках, и каждая застежка, когда ее открываешь, звучит по-своему, играет свою мелодию, так что девочка никогда не путала, в каком кармане что у нее лежит… Вот так. И в этот день и дома, и в школе, и все знакомые и подружки зовут девочку Орежей. И тоже ни с кем другим ее не перепутывают. А назывался этот немецкий наряд – «казачок»…
– Давай-ка погромче, мы тоже послушаем, – крикнула от окна толстуха. Кривая прошепелявила «тым-тым-тым, казачок!», подперла рукой щеку и приготовилась всплакнуть. А веснушчатая, близость которой Несговоров ощущал даже с закрытыми глазами, недовольно заскрипела кроватью, громко шлепнула разок-другой по своей подушке, устраиваясь поудобней, и в результате нечаянно прижалась жаркой пяткой к его колену.
