– Сейчас поищем. Пойдём-ка, брат, на кухню. Давно я там не сиживал, – сказал хозяин и полез в холодильник. Первая боль утраты прошла, настал этап подспудных размышлений и анализа, скрытый за внешним бодрячеством. Теперь самое лучшее лекарство – междусобойчик с другом по несчастью. Как-то легче становится на душе, что и у соседа тоже корова сдохла.
Через несколько минут импровизированный холостяцкий ужин был накрыт по всем правилам жанра, а ещё через полчаса друзья дружно распевали популярную в застойные времена песню:
…И если к другому сбежала невеста,
То не известно, кому повезло.
Эх, рулла-тирулла, ах рулла-тирулла!
Эх рулла-тирулла -тирулла-ла-ла!
– А что, Сашка – хорошо сидим! – сказал Коробейников, похрустывая солёным огурцом.
– Как в молодые институтские годы, – вторил ему Бендер, раскрасневшийся от простой «пшеничной».
– Да, жизнь прошла, и к чему мы пришли? – начал было гнать волну пессимизма и упадничества Коробейников, но Бендер не дал ему развернуться и спросил:
– А что ты, между прочим, имел в виду по дороге домой? Ты говорил о какой-то идее, возникшей в твоей ясной голове.
– Ничего я не говорил, – отказался Коробейников. – Тебе показалось.
– Ой-ли? Ты что – передумал?
– Вроде того. – Коробейников разлил остатки «пшеничной» по рюмкам и единолично выпил. – Мне сейчас не до того.
– Ну и зря. Распустил нюни и ждёшь сочувствия? «Ах, как мне плохо! Ах, от меня ушла жена! Жить не хочется». Тьфу!
Бендер запрокинул голову и приложил рюмку к губам, да так и замер в этом положении. Из прихожей раздался звонок, и Коробейников с криками: «Это она, она, вернулась ко мне!» бросился вон открывать дверь. Александр Остапович опрокинул, наконец, рюмку и с сочувствием посмотрел другу вслед. Да, слаб человек своей физикой, но ещё хуже, когда не крепок духом.
Бендер насторожился и стал ждать какой-нибудь подобающей случаю душещипательной сцены с укорами, упрёками, раскаяниями и непременным примирением, но ничего похожего в прихожей, кажется, не происходило. Там бубнили два мужских голоса, один из которых принадлежал Аркадию, а другой – незнакомому мужчине. Наконец появился хозяин в сопровождении какого-то типа в потёртом костюмчике, с завязанным раз навсегда узлом рублёвым галстучком.
– Знакомься, Бендер. Мой земляк и товарищ, доктор экономических наук Семён Кислярский. А это мой друг Александр Бендер, в прошлом известный писатель, а ныне – удачливый бизнесмен, – представил Коробейников.
– Очень приятно, – сказал Кислярский, внимательно вглядываясь в черты лица Бендера. – А вы случайно не проживали в наших краях, Александр… как вас по батюшке?
– Остапович. Но зовите меня Сашей.
– В таком случае прошу называть меня тоже по имени. Однако, Саша, твоя наружность мне кого-то напоминает. Где-то я тебя видел, но где, вспомнить пока не могу. Склероз.
– Вряд ли мы где сталкивались, – холодно ответил Бендер. – Я жил в Ростове.
– Ничего, потом вспомнишь, Сёма. Садись. Извини, что тут у нас скудно с выпивкой и едой… То есть, выпить вообще нечего, – начал извиняться Коробейников. – А ты хорош, гусь, Сёмка! Куда пропал-то? Я, грешным делом, думал, что ты уже обороняешь от арабов какой-нибудь кибутц рядом с Морем мёртвых.
– Ты плохо-таки обо мне думаешь, Аркаша, – притворился Кислярский обиженным. – Но чтобы реабилитироваться в твоих глазах, я принёс с собой вот это. – Кислярский грохнул на стол бутылку «Долговязого Джона».
