– Ух ты, кучеряво нынче живут экономисты, не чета нам, историкам!
– Да уж куда вам, фальсификаторам, до нас, – пошутил кисло Семён Моисеевич. – Подарок одного иностранца.
– Гуманитарная помощь, – сразу определил Коробейников. – А от меня жена ушла, – радостно и ни к селу, ни к городу объявил он Кислярскому.
– Что ты говоришь? Валерия Вячеславовна? Никогда бы не подумал?
– Это почему же – никогда? – обиделся историк. – Она женщина видная. Ты что ж полагаешь, стал бы я двадцать с лишним лет терпеть какую-нибудь мымру?
– Извини, я хотел сказать…
– Да иди ты, Сёмка, к чёрту со своими хотелками. Наливай давай. Ура!
– Мы знаем друг друга со школьной скамьи, – пояснил Коробейников Бендеру после того, как выпил. – Его папаша был знаменитым нэпманом, но когда родился Сёмка, его уже экспроприировали. К тому же он не по своей воле впутался в какую-то неприятную историю, его долго таскали в ЧК, хотели расстрелять, но ограничились конфискацией имущества и ссылкой. Отпустили его с Беломорканала перед самой войной, так что Сёмку воспитывала в основном мать, тётя Генриетта. Самоотверженная женщина! Давай выпьем за родителей! – неожиданно предложил Коробейников.
– С удовольствием, – поддержал начинание Бендер.
– В Москву мы приехали вместе, только Кислярский пошёл по экономической линии, а я – по исторической.
– Аркаша, может, хватит ностальгических отступлений? – опять прервал хозяина Бендер. – Ты слова не даёшь сказать гостю.
– Правда? Извините меня.
Коробейников замолчал, но не на долго.
– А скажи-ка Сёма, кто это презентовал тебе напиток?
– Это… это длинная история. Собственно, я и пришёл по этому поводу, чтобы… чтобы посоветоваться с тобой.
– Так давай, выкладывай, чего ждёшь?
– Да мне как-то неудобно, – застеснялся Кислярский.
– Ты стесняешься Сашку? Брось! Можешь с ним как на духу. Я от него ничего не скрываю, а он – от меня.
Кислярский нерешительно взглянул на Бендера, потом на Коробейникова, вздохнул и начал:
– Подарок – от американского вице-консула…
– …Паниковски?! – хором подсказали слушатели.
– Да, – удивился Кислярский. – Вы всё знаете?
– Что – всё? Мы просто знаем этого бендерского еврея! А как ты с ним познакомился? Впрочем, догадываюсь. Выкладывай. Мы слушаем.
Семён Моисеевич со страдальческим видом, запинаясь, поведал друзьям свою печальную историю, не забыв описать и эпизод с портфелем, и сцену на Чистых прудах, и свои переживания и угрызения совести. Бендер с Коробейниковым с суровым выражением на лице слушали исповедь запутавшегося человека и кусали от возмущения и гнева губы. Когда Кислярский закончил свой рассказ, Коробейников вскочил со стула и нервно заходил по восьмиметровой кухне.
– Ну, ты даёшь, Сёмка! Ну, ты и фрукт! Да ты понимаешь, в какую историю влип?
– Понимаю, – с видом раскаявшегося подсудимого ответил Кислярский.
– Ничего ты не понимаешь! Убить тебя мало за такие проделки! – Коробейников даже замахнулся на Кислярского кулаком.
– Аркаша! Да я разве… Я так страдаю, – простонал Кислярский. – Что же мне теперь делать? Я к тебе пришёл за советом.
– Что делать? Это ты должен был думать тогда, когда получал от Паниковски иудины «баксы». Теперь тебе одна дорога – идти с повинной на Лубянку.
Александр Остапович с нескрываемым интересом следил за происходящим, а по его лицу пробегали тени интеллектуальных вспышек – было очевидно, что он над чем-то напряжённо думал.
