– Зачем вызывал-то тебя шеф? – поинтересовался третий обитатель кабинета молодой опер Мухин. Мухин пришёл в отдел совсем недавно и ко всему проявлял вполне естественное, но отнюдь не законное любопытство. Впрочем, участок, на который его определили, возможности отвлекаться ему не давал. Он осваивал работу с агентурой из числа гомосексуалистов. Это было настолько ново и необычно для него, что он постоянно делился своими впечатлениями просто вслух, ни к кому из своих коллег специально не адресуясь. Калачов и Балаганов даже не приподнимали головы от своих дел, когда Мухин с восторгом произносил:
– Ну, надо же: оказывается, четыре процента населения земного шара подвержены гомосексуализму!
Бедный Мухин! Он ещё не знал, что весь его оперативный мир скоро ограничится общением с представителями этого сексуального меньшинства, и тогда ему покажется, что «гомосеков» окажется на 96 процентов больше, чем это известно статистике.
По сложившейся традиции, все дела обсуждались и обмозговывались коллективно, и практически никаких секретов трое контрразведчиков друг от друга не таили. Калачов знал, чем занимается в настоящее время Балаганов, тот представлял, какие дела ведёт Калачов. Такая солидарность перед лицом «государевой» службы скрашивала их существование и помогала преодолевать трудности. Начальство смотрело на это сквозь пальцы, потому что резонно полагало: когда коллективу нечего делить, то руководить им проще.
– Получил новое задание, – неохотно ответил Балаганов. – Поступили данные о том, что в Москве появилась какая-то организация, поставившая передачу информации за границу на конвейерную основу.
– Ну, это сейчас сколько угодно, – прокомментировал известие Мухин. – Демократия!
– Какая это к дьяволу демократия? – недовольно пробурчал Калачов. – Беспорядок один. Анархия. Вот в наше время такого не было. Народ уважал порядок. А сейчас что? Разброд и шатание.
– Да уж, Сергей Николаевич, работать сейчас вам стало не в пример сложнее, чем при дяде Лаврентии, – ядовито заметил Мухин.
– Не «вам», а «нам», – обиделся Калачов. – Да и что Лаврентий? Я его, например, абсолютно не одобряю. Кстати, он выполнял приказы Хозяина. Попробовал бы ты их не выполнить. А потом Хрущ и компания сделали его козлом отпущения за все грехи. Я говорю о том, что порядок был у людей в голове.
– Ну и что, Остап, что делать-то будешь? – перевёл Мухин разговор в старое русло.
– Что делать? Думать сначала, расставлять агентуру, собирать от неё сведения. Одним словом, работать.
– Народ сейчас стал такой умный, что собрать улики против шпиона будет очень трудно, – проговорил задумчиво Калачов. – Чуть что, сразу ссылаются на ущемление прав человека или на перегибы тридцать седьмого года. Если это не помогает, то притворяются невменяемыми. Помурыжит следователь такого негодяя с годик да и отпустит с богом. Зацепки-то хоть есть?
– Так, мелочи, – ответил Балаганов и полез в сейф. – Вот вчера в метро нашли интересный портфельчик.
Он извлёк наружу старый видавший виды портфель и, взяв его за «шкирку», показал коллегам.
– Да он же без ручки! – удивился Мухин.
– Вот именно, – подтвердил Балаганов. – Его нашли на перроне станции метро «Белорусская» и сдали в бюро находок.
– И что же там внутри? – поинтересовался Мухин.
– Так… всякая всячина… Экономические обзоры, справки и тому подобное. – Балаганов положил портфель на стол, открыл его, извлёк из его чрева бумаги и папки и углубился в их изучение. Калачов и Мухин потеряли всякий интерес к находке, Мухин вернулся к своему досье о гомосексуалистах, а Калачов пробубнил в воздух:
