Чего нельзя было сказать о жилье для разведчика Паниковски. Аренда квартир в русской столице обходилась дороже, чем в какой-нибудь Швеции или Швейцарии. Диспаритет с Западом по уровню доходов русские, по всей видимости, решили компенсировать неимоверно высокими ценами за своё приватизированное или всё ещё находящееся в муниципальном владении жильё. По приезде в Москву УПДК – Управление по обслуживанию дипломатического корпуса – предложило Паниковски несколько вариантов, но кто-то из коллег посоветовал ему от них отказаться, потому что УПДК считалось неофициальным филиалом КГБ, а теперь – то ли ФСК, то ли ФСБ. Снимать квартиру в центре внимания мировой общественности не очень-то хотелось.
– Безопаснее и дешевле снять квартиру частным образом, – сказал коллега. – Московиты готовы жить хоть в шалаше, лишь бы сдать свою квартиру в аренду иностранцу.
Скоро такая квартира на Тверской улице была найдена. Правда, за трёхкомнатное жильё общей площадью в шестьдесят квадратов владелец Треухов запросил две тысячи долларов в месяц, но вид из спальни на исторические стены Кремля примирил Паниковски с квартплатой. Он внёс предоплату за квартиру на личный счёт Треухова в банке «МММ» и въехал в неё жить.
Треухов сдал своё жилье американцу на два года, а сам с женой и двумя детьми снял две комнаты в Химках у слесаря Хрусталёва с видом, правда, на бетонный забор, но счастливое предвкушение накопить деньжат для учёбы сынка в престижном лицее и покупки дачи в Валентиновке примирили бывшего сотрудника Госплана с этим неудобством. Хрусталёв же с Люськой и двумя пацанами перебрался в ближайшую деревню Надрываловку, мечтая о том, как на вырученные от сдачи квартиры деньги приобрести первую модель «Запорожца» и ездить на нём рыбачить на Истринское водохранилище.
В Надрываловке Хрусталёвы определились на жильё к вдове Мочалкиной, у которой был один-разъединственный сын, да и тот обретался, неизвестно где: как окончил институт – так сразу и пропал. Матери Витька сказал, что завербовался на несколько лет на дрейфующую полярную станцию метеорологом, но на самом деле он был сотрудником нелегальной разведки ПГУ-СВР. В тот момент, когда Паниковски въезжал в квартиру Треухова, российский разведчик Виктор Мочалкин под видом канадского бизнесмена Стэнли Пайпера приехал в Вашингтон и через каких-то посредников за две тысячи долларов снял квартиру с видом на Арлингтонское кладбище. Жилище, как выяснилось, принадлежало какому-то американскому дипломату Алексу Паниковски. На его имя в банке «Америкэн Кредит Лимитид» Пайпер-Мочалкин перевёл предоплату за квартиру в сумме 2.000 долларов.
Паритет между СВР и ЦРУ был установлен.
В то время как доктор экономических наук Кислярский сидел на кухне у своего дружка Коробейникова и ломал голову над тем, как высвободить шею из накинутой на неё петли, на Новинском бульваре резидент ЦРУ проводил совещание оперативного состава. Резидентура собралась в одной из комнат предпоследнего этажа, именуемой по давней традиции «пузырем». «Пузырь» – специальная комната, обеспечивающая защиту от прослушивания – был построен в 60-е годы и еле-еле вмещал тогда трёх человек. «Пузырь» 90-х раздулся до размеров цеппелина «Гинденбург» и давал возможность не задохнуться нескольким десяткам шпионских глоток одновременно.
На повестке дня стоял один вопрос: как перевербовать всех носителей секретной информации Московии и проглотить полученную от них информацию, не подавившись. Сотрудники ЦРУ, вероятно, не были знакомы с коллективной мудростью русского либерала Козьмы Пруткова, призывавшего плюнуть в морду лица тому, кто попытается объять необъятное, и смотрели в будущее с большим оптимизмом.
