не догадались, но деньги-то были у меня в них засунуты. Видать, побрезговали: носки рваные, через дыры в них одна нога другой кукиш показывает… «Нету бабок у него!» – кричит один. «Бейте, пока не скажет, куда деньги дел!..»
И давай они меня метелить. Били долго и больно руками и ногами. Я упал, в комочек свернулся. Думаю, камнем стану, но не отдам, коли отдам – убьют, чтобы свидетеля не оставлять. Стою на своём: работу, мол, не закончил, хозяин дал денег только на гостинец. Наконец, перестали бить, поняли, что бесполезно. «А может, и правда, что денег нету, – говорит один грабитель. – Загубим душу ни за что, ни про что, – и признался: – Это твой сосед нам донёс на тебя…» Думаю: врёте – мои соседи не такие, чтоб с вами связываться. Со злости, верно, сказали, чтоб я на соседа всю жизнь обиду держал.
А они совсем подобрели, предложили: «Пить будешь?» Подумал: откажусь – убьют, и говорю: «Что ж, выпить можно. Оно во хмелю смелее Богу руку пожимать». Засмеялись. Полную стаканяку мне налили. Тяпнул я, не поперхнулся. Подождали, пока захмелею. И снова: «Куда деньги дел? В лесу бросил?» Я стою на своём: хозяин, дескать, деньги дал на гостинец. «Налейте, ребята, ещё, выпить охота, а денег нету». «Ишь, какой до чужого жадный! – даже удивились грабители. – Денег у него нету… А если были бы деньги, отдал бы?»
Чую, меня хмель разбирает. Так и тянет сказать: нет. Да благоразумие заговорило, ответил: «С деньгами по лесу не ходят». Переглянулись: «Ладно, мужик, забирай шмотки и чеши подобру-поздорову, пока не передумали». Мне бы не спеша, с достоинством одеться, но тут вдруг страх напал: а что, если кинутся носки проверять? От этой мысли качнуло, даже руки затряслись. Схватил я шабалы с тапочками – и бегом! Они вдогон улюлюкают: «Быстрей, а то догоним, с живого не слезем!» С меня хмель как рукой сняло, про боль в теле забыл. И понёсся я, как дикий лось. Выскочил на луг, что отделял лес от села, а там – мать честная! – светло как днём. Луна на небе тоже нагая: ни тени, ни тучки на ней. А из леса эхом: «Быстрей, догоним – с живого не слезем!»
Я – ходу! Аллюром пошёл. Вижу, доярка поутру на дойку идёт на ферму, что стоит на отшибе от села. Я к ней, на душе полегчало, страх сразу стал улетучиваться, но от испугу забыл, что я голышом. Наконец, сообразил, шабалами стыд прикрыл. Она увидела меня, как заорёт: «Караул, насилуют!»
Потом узнала меня, оскалилась белозубой улыбкой: «Семён, да ты, никак, с ума сошёл? Телешом бегаешь, женщин ловишь, иль тебе жены мало? Иль я тебе понравилась?» «Каких женщин, меня самого ловят!» – подумал я. В голове мысли роем. Ведь эта заполошная женщина своим криком может опять привлечь внимание бандитов. И потихоньку дёру от неё. А она кричит вдогонку: «Стой, Семён, погоди!» – и за мной. «Ну, думаю, одна беда не ходит. Прилипла ко мне. Я быстрей, она за мной. «Погоди, Семён, Христом Богом прошу!»
Тут уж я понёсся, как дикий джейран. Добежал до села. Не переведя дух, быстро шабалы на себя нацепил. Сердце ёкнуло. Думаю, вдруг деньги по дороге потерял? Пощупал – в носке. На сердце отлегло. А доярка подбежала ко мне, ртом воздух хватает: «Ты что, оглох? Тебе женщины не жалко? Одну меня бандитам оставил!» «А ты откуда знаешь, что там лихие люди?» – «А, по-твоему, от нормальных людей голышом из леса убегают? Я не глупая, догадалась…»
Она кричит на меня, а у меня страх возле села уже прошёл. Смех от её слов начал разбирать. Она подозрительно глядит на меня и так недоуменно спрашивает: «Да ты, никак, Сёма, со страха того?» «Да что ты, милая ты моя?!» – шагнул я к ней. Она как рванёт в сторону своего дома. Калитку проскочила и пулей в дверь! Только засов клацнул.
