Мешал очень представительный мужик лет сорока в бежевом костюме с модным галстуком, которому она мило улыбаясь.
– Не везет мне, – пожаловался Федя другу, вспомнив грузинку. – Как увижу, на ком женился бы, она либо уже замужем, либо занята.
– Откуда ты взял, что эта занята? Он ей в отцы годится, – возразил неуверенно друг, глядя паре вслед.
Месяца два спустя на вечере, посвященном интернациональной дружбе молодежи, в организации которого член комитета комсомола НИИ Федя принимал активное участие, после торжественной части увидел ее, танцующей с ослепительно красивым латиноамериканцем. На этот раз, наплевав на все, в том числе на красавца, Федя уже не спускал с девушки глаз и на следующий танец первым пригласил ее, опередив двоих и в том числе красавца. Она бросила взгляд на них, словно извиняясь, и улыбнулась ему в знак согласия. От ее очаровательной улыбки он едва не лишился дара речи, но быстро сумел вернуть его, и дальше, как говорится, было делом техники, вернее, его умения заговаривать девушкам зубы, и домой провожал ее он. Она жила в полукилометре от работы. Что он ей говорил, после он не имел представления, но прекрасно запомнил, что упорно уговаривал ее взять брелок с ключом от его квартиры, не догадываясь, что ей было всего лишь шестнадцать лет. Об этом он узнал, заглянув в ее учетную карточку в комитете комсомола. Год и полмесяца ему пришлось ждать свадьбы до ее совершеннолетия.
Самое интересное, Оля нисколько не походила на миниатюрную, с длинной по пояс черной косой, черноглазую грузинку. Ростом она выделяясь среди подруг и на каблуках была чуть выше его, чей рост в то время немного не дотягивал до среднего мужского, а она, соответственно, была заметно выше среднего роста девушек военных и послевоенных лет рождения. И лицом она нисколько не походила на почти детское, почему-то бледное, несмотря на жгучее южное солнце, лицо той южанки, а была круглолицей, с не очень крупными светло – карими глазами, с короткими слегка завивавшимися темно-каштановыми волосами, иными словами, была обычной только что вышедшей из подросткового возраста красивой русской девушкой, каких вокруг Графова было полным – полно. Разве что фигурой, на его взгляд, она слегка отличалась от других стандартных девичьих фигур, либо слегка полноватых, либо худоватых. А у нее она была та, что ему нравилась: заметная грудь, плечи уже попы и тонкая в обхват пальцами рук талия. Но что-то в ней было такое, что заставило его моментально забыть свой идеал и сказать другу то, что он сказал. Потом, будучи ее мужем, он, как должное, воспринимал выделяющие ее среди других женщин взгляды не только мужчин, но и женщин, считая это подтверждением определения пронзительности ее красоты. Частично он приписывал это ее обворожительной улыбке, от которой просто невозможно было отвести глаз.
Еще одну особенность он заметил в ней. Как и многие мужчины, при взгляде или при знакомстве с девушкой, он вольно или невольно представлял ее в постели или, говоря современным языком, оценивал ее сексуальность. Ничего подобного у него не возникло при первом взгляде и при знакомстве с Олей. Она принадлежала к тому типу красавиц, о которых Сергей Есенин писал «Мне бы только смотреть на тебя, видеть глаз светло карий омут». Не удивительно, что поцеловал Графов Олю лишь через три месяца и совсем не как других, а лишь прикоснувшись к ее закрытым губам, и он сразу понял, что целоваться она не умела.
