Обеими руками майор держался за повод, нарочито откинулся в седле назад, чтобы поза выглядела мирной. И спутникам своим, помотав головой, как бы дал команду «Делай, как я».
«Нас только трое, – рассуждал он. – Мы им не угрожаем. Шмалять сдуру, в первую же секунду, даст Бог, не начнут. Если разумные, конечно, люди».
– Эй, Михай, окликни их, – оглянулся он на проводника, отстававшего примерно на полкорпуса.
Тот уже разинул было рот, но Морошкин успел его одёрнуть, яростно прошипев:
– Да поласковее, подружелюбнее! А то они, не ровён час, за поляков нас примут!
– Эхей, люди добрые! – козлетоном проблеял перепугавшийся Михай. – Подождите нас маленько! Разговор есть!
Расчёт майора на то, что их внезапное появление если и напугает обозников, то не до полусмерти, оправдался. Замыкающая подвода остановилась, примеру её последовали и две других. Сопровождавшие их всадники развернули коней. Одни из них подняли и наставили на догнавших их чужаков пищали, другие выхватили из ножен сабли.
В тройке Морошкина никто за оружие не взялся. Коней перевели на шаг, демонстративно улыбались. Даже Михай, подражая более крепким товарищам, хотя, увидав жерла пищалей, побледнел как полотно.
– Кто такие? Куда путь держим? – сердито буркнул один из всадников, с серебристою проседью в окладистой бороде.
Судя по одежде и оружию, за которое он тоже, кстати, не взялся, – старший в обозе.
– Мы не ляхи, мы сербы! – продолжая сверкать белозубою улыбкой, Морошкин обвёл обозников взглядом и остановил его на том всаднике, что задал вопрос.
– Михай, ты скажи… – произнёс он вполголоса, мотнув головой за спину, где должен был находиться проводник.
– Мы не враги! – воскликнул звонко, почти пропел Михай. – Данила Егорович, разве ты меня не узнаёшь? Я – Михай, из Пышкова!
– Ты, Мишка? – нахмурился Данила Егорович. – Так, так… А с тобою, стало быть, кто?
– Сербы они, сербы! – совсем уже счастливым голосом заливался Михай.
– Ну что, сербы… – как будто что-то соображал про себя Данила Егорович. – Сербы так сербы. Давайте, сербы, подваливайте ближе. Покалякаем…
Через минуту спешившиеся Морошкин и Данила Егорович стояли возле телеги и разговаривали как давно не видевшиеся друзья.
– Да, говор у вас ненашенский… – задумчиво бормотал Данила Егорович. – Да и одёжа… А что, под турком житьё совсем хреновое? А урожаи там как у вас? Слыхал я, что по два успеваете снимать? Лето у вас – не то, что наше… Эх, урожай, урожай… – скорбно покачал он головой. – Какой тут урожай, когда кругом ляхи…
– А вы сами куда путь держите? – интересовался Морошкин. Суггестивные методики лишь самую малость задействовал. Этот Данила Егорович сам охотно шёл на контакт.
– Да… тут… – начал было Егорыч и замялся.
– Ляхов в самом деле полно. Но тут ляхов нет, – подсказал ему Морошкин.
– Заимка у меня в лесу, – понизив голос, признался Данила. – Туда и едем…
– Так-так, – поцокал языком Морошкин. – Мы ведь тоже не одни. Передовой разъезд отряда князя Дундича. Да вот и они сами. Заимка нам бы очень пригодилась.
В самом деле, доносилось уже поскрипывание тележных колёс, в просветах между тесно смыкавшимися по сторонам тропки деревьев мелькали фигуры всадников.
Данила вздохнул тяжко, но возражать не стал. Суггестивные методики, что применил майор, делали своё дело.
Оказалось, что заимок на самом деле две. Первая – побольше и поближе, а вторая, про которую Данила не хотел поначалу говорить, – поменьше и подальше. Хотя «поближе» тут оказалось совсем не то слово. Дорожка, которой до сих пор двигался отряд, могла показаться автобаном по сравнению с тем чапарыжником, через который теперь надо было продираться. Телеги приходилось чуть ли не тащить через эти дебри буквально на руках. Коней надо было вести в поводу – и очень нежно.
