Собственно, именно это здание, а точнее – квартира в нем, и была первопричиной такого внимания Домовушки к Савчуку. Некрасивой, уже не молодой, одинокой бухгалтерше ничего не светило в их большом шумном городе, куда она рискнула перебраться, когда в ее маленьком городишке закрылся последний заводик. На работу ее долго не брали, устроиться в университет – и то оказалось большой удачей, но вот жилья не было. Под ее бюджетную зарплату ни один банк не дал бы ей кредит, да она и не просила, слишком хорошо понимала, что никогда не сможет выплатить. Предоставленная университетом крохотная комнатушка в буйной студенческой общаге стала бы ее домом до конца дней, если бы неожиданно не вмешался Савчук. Бог весть какими путями, нажимая на все рычаги, поперек всех очередей, плюя на все титулы и звания он выбил для скромной бухгалтерши однокомнатную в первом и единственном доме, выстроенным университетом для своих сотрудников.
Домовушка поселилась в одном подъезде с престарелыми профессорами и юными потомками ректора, проректоров и особо избранных деканов. От неожиданно свалившегося на нее счастья воспрянула духом. Начала активно делать карьеру, довольно быстро стала заместителя главного бухгалтера, но никогда не забывала своего благодетеля. Даже в самые голодные для университета годы Савчуку и его сотрудникам и зарплата выдавалась вовремя, и деньги на командировки находились. Кроме Савчука университет оплачивал еще поездки ректора и все: профессура дружно скрежетала зубами, когда Савчук мало того, что сам за казенный счет по конференциям мотался, так еще своих аспирантов умудрялся возить!
Когда покойный шеф сумел изящно вписаться в систему западных грантов и принялся платить валютой за финансовые отчеты, привязанность Домовушки к Савчуку стала поистине рабской. Впрочем, на учеников и последователей эта привязанность явно не распространялась, двести баксов Домовушка скачивала не дрогнув. Эля загрустила: ее планы съездить на конференцию в московскую «Бауманку» накрылись медным тазом. Из семейного бюджета она такие деньги выдернуть не может, а с университета ей явно больше не обломится.
Из окна форда выглянул Александр, молчаливо спрашивая, куда ехать дальше. Эля махнула рукой в сторону тропы, ведущей к открытым решетчатым воротам. Подпрыгивая на прячущемся под снегом гравии, машины въехали в четырехугольный бетонный дворик.
- Сюда, - скомандовала Эля, направляя мужчин сквозь украшенную грозной надписью «Вход только по пропускам» вертушку. Бабулька в стеклянном аквариуме контрольного пункта проводила их равнодушным рыбьим взглядом.
Вертушка крутанулась, пропуская замыкающего их процессию Александра, Эля направилась к лестнице… Ее крепко ухватили за локоть.
- Элли, что у тебя с этим моссадовцем? – страшным шепотом прошипел ей в ухо Александр, кивая на поднимающегося по ступенькам Цви, словно боялся, что она перепутает – с каким именно моссадовцем, - Было что-нибудь?
- Он же сказал – не моссадовец, - буркнула Эля, вырывая локоть.
Элина Александровна, а вы абсолютно уверены, что у вас два любовника? Может, это просто у вас от частого посещения ресторанов в глазах двоится, а на самом деле он всего один? Во всяком случае ведут себя эти двое совершенно одинаково…
Эля быстрым шагом – ну и холодина в зданиях, как же она целый день высидит? – обогнала Цви и побежала на третий этаж. К адски ледяным металлическим перилам лестницы она старалась не прикасаться. Цви и Александр топотали следом. Их троица выскочила на высоченный, свинченный из металлических пластин длинный балкон. Эля услышала, как топот за ее спиной вдруг запнулся, словно оба мужчины разом споткнулись, и усмехнулась. Для непривычного человека зрелище открывалось и впрямь неслабое.
