Ещё минута, и лёгкие глотнут последний кусочек бескрайнего воздушного океана, и чуть тёплая, но всё же живая кожа покроется инеем…
Рука Александры легла на его плечо, чуть сжав пальцы:
– Пора…
Она выдавила эти слова сквозь слёзы, а Элан только кивнул в ответ, не отворачивая залитого своими слезами лица от воспитанников. Палец коснулся сенсорной панели, и Амма запустила необратимый процесс: через капельницы в вены хлынул яд.
Лица трёх кицунэ остались такими же безмятежно-спокойными, когда их сердца ударили в последний раз…
Элан не мог сказать, сколько просидел на полу реанимационной палаты, глядя в пустоту, пока его воспитанников быстро, но без суеты, вывезли в другое помещение – тела прямо сейчас переоденут, заморозят, чтобы они продержались положенный срок в зале для траурных церемоний. Ещё сутки, может чуть больше, и откроется заслонка печи, несколько часов неистовства огня, и восемь урн с прахом заложат на Аллее Памяти, и ещё восемь Вечных Цветков, удивительных и неповторимых, останутся в напоминание о тех, что кто-то ушёл навсегда…
* * *
Афалия из всех сил старалась не сердиться на мужа: тот мягко, но настойчиво, попросил супругу съездить в гости к отцу в столицу, заодно показать детей многочисленным знакомым и родственникам. Гибель первой команды больно ударила в её сердце, ведь каждого из воспитанников она подбирала со своим суженым вместе, вместе они открыли им дорогу в Океанес, вместе научили методике изменения тел. А теперь их нет…
Она не плакала при матери и уж тем более при детях, но когда оставалась одна в тишине ночной спальни, подушка часто оказывалась мокрой от слёз. Никогда не забыть ей ни совместных тяжёлых трудовых будней, ни весёлых праздников. Она прекрасно понимала, что мужу ещё тяжелее: он встретит и проводит, он будет каждый миг рядом с погибшими детьми, и именно его рука остановит ещё трепещущую в безвольных телах жизнь. Пламневласая кицунэ не задавала рыжему плуту никаких вопросов по телефону, благовоспитанно старалась не волноваться, но совершенно точно знала, что Элан поступить иначе не сможет, и всё взвалит на себя. Он такой, не боится и не прячется, всё сделает сам, как бы тяжело это ни было.
В первые часы она не на шутку злилась, в основном на себя саму, за уступчивость: ехать с двумя грудными детьми за тридевять земель, пусть и на предельно комфортабельном поезде, да ещё и в специальном вагоне, для мам и детей, – не самая удачная мысль, но…
Просторный особняк градоначальника столицы, старого и доброго друга их семьи, приютил её без малейшего стеснения. Хозяева и родня окружили заботой и вниманием, каждый вечер посмотреть на чудесных «лисят» приезжало немало людей, хотя кое-кто из знакомых и явно тушевался при виде не только Калена и Инии, но и её самой, но Афалия не особо расстраивалась. Быстро пришло понимание, что за чередой встреч с друзьями, бесчисленными смотринами новорождённых, как-то уходит из головы мысль о невосполнимой утрате, не так сильно ноет в груди. Постоянное общение на застольях, шутки и смех не давали ей утонуть в пучине горя – Лис в который раз оказался прав.
Он звонил по многу раз на день, отделённый от возлюбленной тысячами километров пути, но такой близкий и заботливый, разговаривал по телефону со своими детьми, и те, удивительно, безошибочно узнавали голос отца, откликались на шутки весёлым смехом. Ему было тяжело, но он держался изо6 всех сил, стараясь, насколько это вообще возможно, дистанцировать молодую маму от нагрянувшей в Институт беды, да и не только он один.
