Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года) - страница 47

То есть, вся проблема в исходных идеях. Стало быть, идея власти как самоценности, или хотя бы как ценного инструмента для реализации своих целей, по их определению – патологическая. Люди без воображения … Люди без кругозора…. Нет, чья это цитата, скажите, господа ученые?

"Люди без воображения не могут не только представить себе, но и поверить на слово, что есть другой соблазн, сильнейший, чем все соблазны мира, – соблазн власти. Ради власти совершались самые ужасные преступления, и это о власти сказано, что она подобна морской воде: чем ее больше пить, тем больше хочется пить"^>107

Молчите? Не удосужились прочесть? Не согласны? Тогда хоть сделайте вывод, обусловленный вашей безграмотностью, а потому для вас естественный: во власти находятся либо параноики, либо – случайные люди. Это, по крайней мере, логично. А раз вы, психиатры, такого вывода не сделали, позвольте мне самому поставить вам диагноз. Очевидный диагноз – шизофрения. Один из вами же описанных симптомов которой (даже название помню – "когнитивный диссонанс") налицо. Налицо те самые "затруднения с рациональным познанием мира, с восприятием, обработкой и анализом информации". Равно как и "проблемы с построением и осуществлением программы действий".

У меня этих проблем не было. Я знал и что делать, и как делать. И не стеснялся об этом говорить:

"Быть вождем-организатором – это значит, во-первых, знать работников, уметь схватывать их достоинства и недостатки, во-вторых, уметь расставить работников…"

Двадцать четвертый год, можно сказать, ответ на слова Учителя:

"Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью".

Сможет, Владимир Ильич, сможет. Смог. По крайней мере, до войны вполне справлялся. И был не просто "достаточно осторожен" – был предельно осторожен. Все делал не просто чужими руками – совсем чужими. Сперва стал чистить партию (от ваших, товарищ Ленин, соратников, вы уж извините) руками Ягоды, затем – руками Ежова, и лишь когда решил остановиться (в массовом, конечно, плане), поставил над НКВД своего – Берию. "Освободителя" Берию.

И армию пытался очистить с помощью чужих – Фрунзе и Бубнова. Но тогда не удалось, по крайней мере, не сразу удалось. Все пришлось делать поэтапно, шаг за шагом. Сперва ЦК, затем ЧК, и лишь в конце – РККА.

И все из-за осторожности, моей осторожности. Не мог же я дать указание "чужим" Ягоде да Ежову (не говоря уже о Менжинском-Дзержинском) убрать от власти всю эту сволочь, что думала не о стране, а о мировой революции? Всех, кто видел в России лишь плацдарм для победы коммунизма во всем мире? Нет, не мог я дать такое указание, более того, я и от идеи мировой революции не мог публично отказаться. Да и зачем – ведь как удобно объяснять свою политику (внешнюю, в первую очередь) не державными интересами, а идеями Маркса?

А раз нет точных указаний, то не может быть и точности в их исполнении. Сколько лишних полегло – не сосчитаешь. Добро бы только лишних – нужных. Сейчас особенно нужных. И своих, и чужих.

Тем более, что и чужой мог стать своим. То, что не удалось Бубнову, Ягоде, Ежову, вполне получилось, например, у Вышинского. Меньшевик (до двадцатого года меньшевик!), сподвижник Ежова и Ягоды, но – умный. Понимал с полуслова, и делал все от и до. Без фанатизма, спокойно и качественно. Потому и жив, и при должности. Другой должности, но не менее заметной