. Несколько десятков офицеров были не только запуганы, но и расстреляны. 66-летний царский генерал-майор Андрей Снесарев, который хоть и перешел к красным, но враждовал со Сталиным еще со времен царицынских событий 1918 года, – уже сидел в трудовом лагере по смертному приговору, измененному на десять лет заключения. Теперь же он превратился в одного из «вожаков» сфабрикованного заговора и летом 1931 года снова был приговорен к смерти, хотя диктатор снова воздержался от его казни («Клим! Думаю, что можно было бы заменить Снесареву высшую меру десятью годами») [476].
В показаниях арестованных снова всплыло имя Тухачевского. Однако советская разведка перехватила и расшифровала телеграмму, отправленную 4 марта 1931 года японским военным атташе в Москве подполковником Юкио Касахара в токийский Генштаб, в которой он умалял возможности Красной армии и призывал к «скорейшей войне», пока не миновал благоприятный момент [477]. После четырех дискуссий о Японии на Политбюро Сталин 10 июня, к изумлению генералитета, вернул Тухачевского из Ленинградского военного округа и назначил его на место начальника вооружений армии Уборевича (которого отправили в Белорусский военный округ) [478]. Снова став заместителем Ворошилова как наркома обороны, Тухачевский совершил летнюю инспекционную поездку по стратегически важным регионам. На этом широкомасштабная операция «Весна» временно завершилась, но сбор компрометирующих материалов на Тухачевского и прочих продолжался [479].
Вместе с тем Сталин не обделял своим вниманием и военную технику. В середине июня 1931 года он в сопровождении Ворошилова посетил Центральный московский аэродром, где осмотрел советскую авиатехнику и под присмотром Александра Туржанского (г. р. 1898) из Научно-исследовательского института ВВС даже залез в кабину нового истребителя И-5 конструкции Поликарпова. Как вспоминал Туржанский, Сталин «выслушал мои пояснения и вдруг спросил: – А где здесь радио? – На истребителях его еще нет. – Как же вы управляете воздушным боем? – Эволюциями самолета. – Это никуда не годится!» На выручку поспешил радиоинженер, доложивший, что уже существует опытный самолет с радио, но он еще не прошел испытаний. Следующим был осмотрен французский самолет «Потез». Сталин спросил: «А у французов есть радио?» Туржанский ответил отрицательно. «Вот как! – удивился Сталин. – Но нам все равно нужно иметь радио на истребителях. И раньше их» [480].
Некоторые оперработники ОГПУ с неодобрением относились к примитивно сфабрикованным делам на совершенно неопасных военных администраторов и преподавателей, которые и без того ходили на коротком поводке. Кроме того, хотя Ягода хвастался, что его кабинет на третьем этаже здания на Лубянке, 2, открыт для всех, многие оперработники презирали его. Мессинг, второй заместитель начальника ОГПУ и глава внешней разведки, сговорившись с Ольским, Евдокимовым и Абрамом Левиным (он был известен как Лев Бельский и руководил милицией), обвинил Ягоду и Балицкого в том, что те искусственно «раздувают» дела [481]. Бунтари сами едва ли были чужды фабрикациям (Евдокимов и Ольский незадолго до этого подставили группу микробиологов) [482]. Но они считали, что Ягода, выдвигая обвинения в мнимых связях с правым уклоном, играет с огнем. Интриге способствовало и то, что здоровье Менжинского ничуть не улучшилось. Он набрал более 100 килограммов веса, что усугубило его проблемы с сердцем, бронхиальную астму и нехватку гормонов в организме; утверждалось, что он работал на Лубянке всего по несколько часов в день дважды в неделю, прежде чем наконец отправиться в Крым
