Сталкер. Истории. Ч.З.О. Сестра Радиации - страница 3

– На каком таком ещё радио? – заиграло у соседки.

– На том самом, которое у меня дома стоит, на полочке возле окна.

– О-ой, ты смотри, какая языкастая-я… Что не слово скажи, не вопрос задай, всё одно – лишь не доставай.

– Нашла я… Как эт называють… – призадумалась, обхватила обеими руками голову, покрытую тонким хлопковым платком тёмно-красного цвета с рисунками розочек, зелёных лепесточков на светлом фоне, и другими завитушками. – Вспомнила! Эксклюзивь, особая частота, во! Не каждый про такую знаеть!

– Ба-ааа… Ещё одна матершинница сидит с нами на лавке. Понахватались гадостей заморских. И не стыдно то как, засорять язык родной, великий и могучий. Кабы других слов у нас нету что ли? Измор словесного запаса поразил ваши умы и души, старухи окаянные. Прости господи дур грешных… бес поселился на языке ихнем, не ведают, что говорят, – пролепетав испуганно, перекрестилась одна из «белок».

– Вот оно что, хитрёна ты Матрёна. И как жешь умудрилась найти её? Неужто своими дрожащими костяшками нащупала? – не унималась соседка.

– Я – радиослушатель с таким стажем, сколько ты – говночистка свиная. Много чего знаю, и не только колёсики крутить умею.

Бабы громко заливались смехом вместе со Степаном, а соседка раскраснелась, нахлобучилась, как взъерошенный воробей.

– Девоньки, да вы посмотрите на нашу Глашу, не лицо, а помидор «бычье сердце», – послышалось с лавочки.

– Не, совсем не «бычье сердце», тот более красный. Это новый сорт будет, «бабье мордце» называется.

Смех и слёзы в полуслепых глазах, охи-ахи и покряхтывания.

– Эй, мужики! – два приятеля уже никак не реагировали, и лежали на травке возле женских ног. – Эвано как, па́ли к ногам милых дам! – рассмеялся Степан, тихонько тыкая башмаком своего ботинка в бока отдыхающих. Те сопели, причмокивая, изредка процеживая сквозь зубы что-то неразборчивое. Мошка с травы заползла Митрухе на нос, от чего тот сморщил физиономию. Но это не помогло прогнать мешающее ему мирно лежать насекомое. Кое-как с замаху, со второго раза, попал рукой себе в глаз. Негромко взвыл, но букашке этого хватило – испугалась и улетела.

– Стёп, а Стёп, да не трожь ты этих… Хорошо хоть, что они здесь, с нами, а не валяются в овраге каком-нибудь, иль вообще, хрен знает где. В грязи, коровами обгаженные. Потом жди их, когда припрутся, грязные и вонючие. Сколько хлопот с ними, а? Раздень, уложи, перед этим желательно отмой от всех нечистот и коровьего помёта. Ой, господи-ии, – протянула женщина. – Да если б можно было выходить замуж за свиней, я бы вышла за нашего порося, Хрумрика. Он то хоть и воляца в грязи, да всегда чистый, и потом от него не пахнет, как от дурака моего. А взгляд у него какой умный, девоньки! Ба-аа, впервые такую животину вижу. А от этого, – толкнула ногой одно из сопящих на траве тел, – несёт, просто жуть, словно от гнилой капусты, шо в погребе нашем пролежала до лета. Забыл вытащить, старый балбес! – «балбес», которого заждалась капуста в погребе, мирно посапывал. Причмокивал и постанывал, изредка пуская из носа пьяные пузыри и слюни с приоткрытого рта. Подтянулся поближе, да обхватил получше что-то, что легонько брыкалось и толкалось. Обнимал с довольной пьяной улыбкой и слюнявил приоткрытым ртом чёрные калоши своей жёнушки, разводя на матовой от пыли обуви блестящую влажную грязь.

Так и сидели, сплетничали. Болтали босыми ногами по короткой зелёной травке, которую ранним утром скосил хозяин старец, и по совместительству муж одной из сидящих на лавочке. Который сейчас таки лежал под действием высокоградусной жидкости у женских ног. А бабы всё кудахтали о своём, лузгали семечки, да следили за детьми. По крайней мере, делали вид. Изредка поглядывали, где есть кто и окрикивали. Ругали по поводу и без, чтоб не заигрывались уж совсем сильно и помнили, что родители, деды и бабушки, вставят знатных люлей, если их поведение покажется старшим неправильным и за грань выходящим.