«Фёдр Палыч! Вы извиныте, мы вам с утра, – вёл голос не без акцента. – Это риэлтыры „Центръкомфорт“. Вам слышно? Я пра квартиру. Вам звоню я, дирэктор. Вам позвонили мой заместитель, вы не паслушали. А мы фирма на рынке, знаете, долго, лет васемнацать. Лишь бы клиент был щаслив! Вы там богат? Курьер, да? Сколько зарплата? Дочка – невеста, ей в инстытут, ей замуж. Ей ведь сэмнадцать, да? Обыщаю вам вам за трёхкомнатку дать трёхкомнатку на район Алтуфево. Или Куркыно? Выбырайте…»
– Хватит, – встрял Кронов. – Я не продам. Не майтесь.
«Ай, ты паслушай! Дагаваримся! – сразу акцент усилился. – Мы тебе две квартыры. Будет двухкомнатка и двухкомнатка мнэ в убыток! Новый машин дам; твой сильна старый, шины плешивый. „Ладу-калыну“. В Цэнтре какой район? Нэхороший. Дашу абидят…»
Кронов прервал связь. Вот она, данность, или реальность. В доме второй этаж занял лорд спиртнапитков, водочник, он выдавливал прочих. Дом уникальный, дом двухэтажный в Е* переулке у Патриарших, дом эксклюзивный, многих прельщает. Есть жилец-силовик, но с ним легко не поспоришь, как спорят с Кроновым. Что, двухкомнатка и двухкомнатка? Сделка выгодна лишь на первый взгляд. Цены лезут вверх быстро. Кронов подумал, что, коль придёт нужда, дочь провалит экзамены, он уступит риэлторам, чтоб учить её в МГУ за деньги. Да, он продаст квартиру, пусть был в ней счастлив…
В чём оно, счастье? Есть оно как субстанция, как платоновская идея? Кстати, отец его, психиатр из первых и академик, здесь поселился после отсидки. В это квартире счастье их рода. Счастья не будет, если он счастье это продаст.
Реальность, однако, давит.
Он подошёл к окну, вспомнив фразы звонившего, и увидел, что приткнутая к ограде вдоль Патриарших «двойка» (ВАЗ, «жигули») просела. Шины пробиты? Типа, «риэлторы» его учат? Ехать работать проблематично; он опоздает; а это значит ссору с начальством либо штрафные… Стало тоскливо. Мир угнетения сказывается в психике как депрессия. У него куча хворей и, вероятно, где-нибудь пухнет рак… И воздух донельзя пыльный. Пыльная буря?
Выгуляв Боя, старого таксу, пнув две пробитые шины «двойки», Кронов вернулся в дом, вынул деньги – тысячу долларов, мзду за тридцать дней беготни его как курьера, также развоза грузов за МКАД по области. Вздумав с Дашей сходить в ТЦ, – «to do shopping» к школьному балу, – Кронов оделся, запер квартиру.
Дверь вблизи, распахнувшись, выдала мальчика лет шестнадцати и вслед крики: «Стой, олух!»
– Здравствуйте, – ляпнул мальчик.
Это был Саша, друг его дочери, одноклассник, кой был забыт ею в казусе с Волиным в январе на даче.
– Здравствуй, – Кронов кивнул.
– У вас тишина всегда… – Мальчик брёл за ним и хромал: он был колченогим. «Бóтан», звался он Дашей; то есть он «умничал не по делу».
– Ссора, замечу, может быть тихой, – выложил Кронов.
– Все, Фёдор Павлович, люди ссорятся?
– Это сложный вопрос; не здесь его обсуждать. Я – в школу, к Даше иду. Мне некогда.
– А и я туда, – бросил мальчик. – Можно мне с вами?
– Не возражаю. – И, не желающий разговаривать, Кронов, шаг спустя, начал, видя большие пыльные шлейфы, висшие с неба; этот феномен три с лишним месяца наблюдали всюду: – Все, Саша, ссорятся. Гераклит мнил, мир создан битвами всяких разностей; распря, дескать, отец всего. Это названо „диалектика“ для придания вескости вечным распрям, что, мол, законны, ибо естественны. Но закон причинил нам смерть, – вёл Кронов, вспомнив жену. – Все спорят, бьются друг с другом – вот и придумали, что война – исток всего, что таков статус мира и что иному быть невозможно. Из-за чего война? – из-за власти. Кто-то желает жить за счёт прочих.
