скрипучий голос. Соскочив
с ступеньки ржавой, я глазами
стал шарить городской массив.
«Театр тут где?» «Идёмте с нами.»
4
«Где стол был яств, там гроб стоит, —
подумал я, входя в театр. —
Царевне не мертва, но спит…
Се падший духом гладиатор…»
Бог знает, что придёт на ум,
когда в пустой холодной зале
стоишь, где прежде толстосум
с глазами масляными, в сале
утопшими, глядел вперёд,
на сцену, где ломал Шекспира
какой-нибудь блажной Федот,
изображая, может, Лира,
а может, Гамлета. Теперь
здесь запустенье и эстрада.
«Где тут директор?» «В эту дверь.
Вас проводить?» «Нет, нет, не надо.»
5
Был разговор напрасен. Дым
от сигарет вился, где люстра.
Директор уверял, что Крым
глухое место для искусства.
«Да, да, но вам-то режиссёр
ужель не нужен?» «Нет, не нужен.»
Я вышел злой. Какой-то сор
поддел ногой. Подумал: ужин
во всей природе настаёт,
а я ещё и не обедал.
Я сел в трамвай. Теперь черёд
обратно ехать. Дядька не дал
мне никакой надежды. Я
ему за это благодарен.
Он, впрочем, хитрый, как змея,
и тот ещё, как видно, барин.
6
Я на вокзале. Целый час
до электрички. Чем заняться?
Пойду бродить. Не в первый раз
мне время убивать. Как статься,
быть может, денежку найду?
А кушать хочется до мути
в глазах. И я, кляня судьбу,
зло бормочу, что, мол, до сути
дошёл я, как хотел поэт
один известный. Он, конечно,
был гений, но ответа нет
и у него на то, что вечно
волнует ихние умы.
А мне так ясно всё: сегодня,
вернувшися домой из тьмы,
мне будет стыдно, будет больно…
