Сашок огляделся, привыкая к полумраку. Фонари других бойцов создавали причудливую игру света и теней на изогнутых стенах трубы. Люди выстраивались вдоль стен, переговариваясь вполголоса. Кто-то проверял снаряжение, кто-то просто стоял, прислонившись к холодному металлу, словно собирался с силами перед дальнейшим путешествием.
И тогда он увидел его.
В нескольких метрах от основной группы, в небольшой нише, едва освещённой отблесками чужих фонарей, стоял человек. Он не участвовал в общей суете, не переговаривался с товарищами. Просто стоял, глядя в землю, и курил. Тонкая струйка дыма поднималась вверх, растворяясь в спёртом воздухе трубы.
Сашок невольно задержал взгляд на этом человеке. Что-то в его позе, в том, как он держался особняком, притягивало внимание. Мужчина был не старым, но и не молодым – возраст определить сложно. Лицо осунувшееся, с глубоко запавшими глазами. Но главное – выражение этого лица. Точнее, отсутствие всякого выражения.
Это лицо напомнило Сашку иконы в старой деревенской церкви – такая же застывшая неподвижность, такой же взгляд, устремлённый куда-то за пределы видимого мира. Но в отличие от икон, в этом лице не было святости. Только пустота. Что-то мёртвое.
Человек поднял голову, словно почувствовав чужой взгляд. Их глаза встретились. Сашок хотел отвернуться, но не смог. Глаза незнакомца – мутные, словно затянутые плёнкой – смотрели сквозь него, как будто Сашок был призраком, а не живым человеком.
– Вова, – произнёс кто-то рядом с Сашком. – Из зеков. Мобилизовали прямо из колонии.
Сашок обернулся. Рядом стоял Леха, тот самый, что подбадривал его наверху.
– За что сидел? – тихо спросил Сашок, невольно понизив голос.
– Говорят, за убийство, – Леха пожал плечами. – Но никто точно не знает. И никто не спрашивает.
Сашок снова посмотрел на Вову. Тот медленно докуривал сигарету, зажав её между пальцами так крепко, словно боялся, что кто-то отнимет. Руки его были спокойны – ни дрожи, ни нервных движений. Руки человека, который уже ничего не боится.
Сашок оторвал взгляд от странного зека и посмотрел на остальных. Бойцы притихли, каждый по-своему готовился к спуску в неизвестность. Никто не шутил больше. Даже Миха замолчал, нервно теребя ремешок автомата.
Сержант Петров – коренастый мужик с обветренным лицом – трижды перекрестился широким жестом. Его губы беззвучно шевелились, произнося молитву. Сашок никогда раньше не видел, чтобы Петров молился. На учениях сержант всегда материл новобранцев, не стесняясь в выражениях, а сейчас – будто другой человек.
– Господи, сохрани и помилуй, – едва слышно шептал Петров, прижимая три пальца ко лбу, животу, правому и левому плечу.
Справа от Сашка стоял Димон – молодой контрактник из Сибири. Он смотрел вверх, на крышку люка, через которую ещё просачивались последние лучи утреннего света. Его взгляд был прикован к этому тусклому пятну, словно он пытался запомнить, как выглядит небо.
– Смотри-ка, уже рассвело, – пробормотал Димон, ни к кому конкретно не обращаясь. – А мы тут, как кроты.
Леха, стоявший рядом с Сашком, нервно сплюнул и выругался длинно, витиевато, с чувством.
– Е… ад, что за херню нам впаривают? Какие, на…, подземные лаборатории? Сука, будто из фильма про зомби сюжет сперли.
Никто не ответил. Все знали – вопрос риторический. Приказ есть приказ.
Седой прапорщик Михалыч – самый старый из всей группы – молча проверял фонарик. Его лицо не выражало ничего – ни страха, ни злости, ни смирения. Просто пустое лицо человека, который уже всё понял и принял. Как на казни – когда уже нет смысла кричать или молить о пощаде.
