Он опустил взгляд вниз, туда, где начиналась труба, и замер. В этой темноте было что-то живое. Что-то дышащее. Сашок слышал это – тихое, размеренное дыхание, не принадлежащее никому из людей вокруг. Оно доносилось из глубины трубы, словно сама тьма дышала, ожидая его.
Внутри Сашка застучало. Бум-бум, бум-бум. Он сглотнул вязкую слюну, чувствуя, как по спине стекает холодная струйка пота. Что-то в этой трубе было неправильным, чужим, и его тело понимало это лучше, чем разум. Как удары молота по наковальне. Как шаги тяжёлых сапог по металлическому полу.
Темнота внизу словно сгустилась, приобрела форму. Она звала его. Не голосом – ощущением. Сашок почувствовал это притяжение – как будто труба была не просто металлической конструкцией, а живым существом, которое хотело его поглотить.
– Что встал? – раздался голос капитана за спиной. – Время.
Сашок не мог отвести взгляд от темноты. Она пульсировала, дышала, жила своей жизнью. И в этой темноте было что-то ещё. Кто-то ещё.
Сто первый.
Мысль пришла внезапно, словно кто-то шепнул её прямо в ухо. Сашок вздрогнул и обернулся. Никого. Только капитан Орехов, смотрящий на него с холодным нетерпением.
– Я… – начал Сашок, но голос сорвался.
Дыхание темноты стало громче. Ритмичное, глубокое. Оно заполняло пространство, вытесняя все остальные звуки. Сашок чувствовал, как его собственное дыхание невольно подстраивается под этот ритм.
Сашок глубоко вдохнул и шагнул в трубу. Ноги коснулись металла – неожиданно тёплого, почти горячего. Странно. Он ожидал холода, а не этого мягкого, живого тепла, словно труба хранила внутри себя чьё-то дыхание.
Пригнулся, чтобы не удариться головой. Спина сразу заныла от неестественной позы. Первые шаги дались с трудом – подошвы ботинок скользили по маслянистой поверхности. Пришлось двигаться осторожно, почти на ощупь, касаясь рукой стенки трубы.
Щёлкнул выключателем на налобном фонаре. Луч света прорезал темноту и упёрся в спину идущего впереди Петровича. Фигура товарища казалась нереальной – тёмный силуэт с размытыми очертаниями, будто нарисованный углём на чёрном холсте.
Сашок сделал ещё шаг. И ещё один. Звук его шагов отражался от стенок трубы, возвращаясь искажённым эхом. Шорх-шорх-шорх. Но вскоре и этот звук исчез.
Тишина обрушилась внезапно. Полная, абсолютная тишина – без единого шороха, без звука дыхания, без стука сердца. Словно кто-то нажал кнопку и выключил все звуки мира. Сашок сглотнул – и не услышал даже этого. Попытался кашлянуть – беззвучно. Постучал костяшками пальцев по металлической стенке – ничего.
Тревога начала сжимать его грудь. Он обернулся, пытаясь увидеть место, откуда они вошли. Позади ещё виднелось слабое свечение от приоткрытого входного отверстия. Впереди виднелся только мрак и очертания фигуры Петровича. Сзади не было ничего. Как будто проход, через который они попали сюда, исчез навсегда.
Мир исчез. Осталась только труба. Тёплая, живая, дышащая. И он внутри неё – крошечный, незначительный, поглощённый.
Сашок попытался крикнуть – но из горла не вырвалось ни звука. Сердце колотилось где-то в висках, но даже этого стука он не слышал. Только видел – как пульсирует кровь в глазах, как дрожит луч фонаря, как медленно движется вперёд спина Петровича.
Труба сжималась вокруг него. Не физически – он по-прежнему мог идти, согнувшись, – но каким-то иным, неосязаемым способом. Словно сама реальность сужалась до размеров этого металлического цилиндра, становясь всё плотнее, всё гуще, всё тяжелее.
