– В шестьдесят втором. Кулачные бои – немного позже, в начале четвертого века. Но, как видишь, традиции еще живы, хотя и претерпели некоторые изменения. Я смотрю, теперь в кулачных боях применяют оружие? Раньше это было принято лишь в отдельных местностях.
– И совершенно напрасно применяют. – Змай легко соскочил с лодки. – Оружие им только мешало.
– Я думаю, оно служит для устрашения противника, а не для победы над ним, – сказал на это Важан, – и, скорей всего, имеет целью повысить статус бойцов в глазах мелюзги и девчонок. Ибо ни один искушенный в боях человек не поверит в серьезность этого оружия. Пожалуй, за исключением кастета, который утяжеляет удар кулаком.
– Не скажите, – возразил Цапа Дымлен, – оружие повышает смертельный риск. Задачи, которые они ставят перед собой, далеки от смертоубийства, но ведь их цель – риск.
– В любом случае это бравада и подростковая глупость, – фыркнул Важан. – Нет хранителей традиций, нет школы кулачного боя, нет зрелых арбитров – закон уничтожил все, кроме собственно кулачного боя. Я всегда говорил, что при помощи закона бесполезно бороться против человеческого естества, будет только хуже.
Йока не видел усадьбы Важана с той стороны, с которой они сейчас в нее входили, а оказалось, что, кроме чопорного парка с фонтанами и мраморными статуями, за домом прячется небольшой яблоневый сад, в котором оборудована площадка для пикников: беседка, качели-скамейки, уголок для жаровни, выложенный светлым камнем, легкие деревянные столики и плетеные кресла. Между яблонь журчал веселый чистый ручеек.
Цапа ушел распорядиться прислугой, а Важан остался с гостями. Он и Змай сели в кресла за стол, а Йока устроился чуть поодаль, в тени яблонь, на широких качелях со спинкой: голым он чувствовал себя неловко.
– Мы с Йеленом в последний раз обсуждали Откровение Танграуса, – пояснил Важан Змаю, – и мне бы хотелось продолжить.
– Нисколько не возражаю, – чинно ответил Змай. – Напротив, поговорить об Откровении мне не менее интересно.
И тут Йока вспомнил, что хотел спросить у Змая о трех деталях, упомянутых Важаном, но забыл! Однако Важан его опередил:
– И что вы думаете о последней части Откровения? И ее отличии от первой?
– Не вызывает сомнений, что стилистически они различны. Но я не возьмусь судить, какая написана лучше. – Змай сделал серьезное лицо, и Йока понял, что он опять шутит.
– По-моему, это очевидно, – фыркнул Важан.
– Неужели?
– Первая часть Откровения, вместе со всеми остальными пророчествами Танграуса, причислена к литературным памятникам лишь потому, что написана пятьсот лет назад. Других литературных достоинств у нее нет. Конечно, с точки зрения современной поэзии и вторая часть имеет огрехи, но для своего времени является в некотором роде прорывом. Йелен, а ты как считаешь?
– Я плохо разбираюсь в поэзии. Но допускаю, что перед смертью у Танграуса случилось озарение. Он ведь умер через несколько дней.
– Ты исходишь не из объективных предпосылок, а из желания верить в то, что Откровение может сбыться. Это свойственно женщинам и детям. Щекочет нервы. Придает нашей скучной жизни оттенок романтики.
– А вы сомневаетесь в том, что Откровение сбудется? – лукаво спросил Змай.
– Я сомневаюсь в том, что оно сбудется само по себе. Если оно начинает сбываться, а некоторые факты говорят в пользу этого утверждения, это означает лишь, что кто-то способствует его осуществлению.
