И, поплевав на уголок передника, вытерла ей нос и щеку.
– Сарафан надо было надеть…
– Брось, Живка, – проворчал дед, – никто на это и не посмотрит. Дитё и есть дитё. Иди ко мне, внучка.
Но мать вцепилась в Спаску обеими руками, усадила себе на колени и замерла, глядя на дверь. Потом, спохватившись, поправила свои косы и распрямила плечи. Потом встала, потом снова села – на самый край очага. Опустила Спаску на пол, одернула ей рубаху и снова взяла на колени. Дед как ни в чем не бывало сидел на лавке.
Дверь раскрылась – Спаска уже знала, что в избушку войдет незнакомец.
– Эх, Живка, – начал он с порога, не поздоровавшись, – я ведь просил родить мне мальчика. Ну что же поделаешь… Давай посмотрим, что получилось…
Мать поставила Спаску на ноги и подтолкнула вперед, как обычно ущипнув за щеку. Но плакать Спаске вовсе не хотелось, даже наоборот: незнакомец ничуть ее не пугал. А когда тот подхватил ее под мышки и подкинул вверх, она взвизгнула и рассмеялась – взлетать так высоко ей еще не приходилось. У деда в избушке была высокая скатная крыша с дырой над очагом, и Спаске показалось, что сквозь эту дыру она поднялась над всей деревней и даже успела рассмотреть ее с высоты.
– Сколько лет живу на свете, а такой хорошенькой девчонки еще не видел. – Незнакомец на миг прижал ее к себе и поцеловал в макушку.
– Но-но, – проворчал с лавки дед, – смотри. Не привыкай.
– Да ладно, мне что? Я пришел и ушел. – Незнакомец обогнул очаг и сел на противоположной стороне, напротив деда, так и не выпустив Спаску из рук.
– Привяжешься – и бери тебя голыми руками после этого, – сказал дед.
– Не успею. Дай-ка мой узелок лучше.
Спаске нравилось сидеть на коленях у незнакомца – уютно было и надежно. И она льнула к нему и терлась щекой о гладкую кожаную безрукавку.
Из узелка незнакомец достал подвеску с белым полупрозрачным камнем и надел Спаске на шею.
– Да ты ума решился! – крякнул дед. – Ты никак из девчонки колдунью собрался делать?
– А почему нет-то? – усмехнулся незнакомец. – В замке Чернокнижника полно колдуний. И потом делать буду не я, а ты. Родила бы Живка мальчика, ты бы мальчика колдуном делал. Судьба так сложилась, фишка так легла. А может, и к лучшему?
– Женщина не может быть колдуньей… – проворчал дед.
– Почему это?
– Женщина думает только о себе и о тех, кого любит. Ей нет дела до умирающего мира…
Эту встречу Спаска хранила в памяти во всех подробностях. И много-много лет подряд, засыпая, сжимала в руках подвеску с мутно-белым камнем, который помнил прикосновение рук удивительного безбородого человека по имени Змай. Про себя, замирая от собственной дерзости, Спаска называла его «отец».
Это он был хозяином хрустального дворца – всемогущим волшебником, – а она, его дочь, пользовалась его покровительством. И если раньше жизнь во дворце текла счастливо и безоблачно, то теперь нестрашно было думать и об опасностях, угрожавших ему со всех сторон. Хозяин дворца мог победить всех врагов, а не только Ратко. Впрочем, для Ратко Спаска снисходительно выбирала роль не врага, а скорей неудачливого и глупого помощника, нарочно давая ему возможность сразиться с врагами и проиграть, чтобы хозяин хрустального дворца мог после этого выиграть сражение с еще большим блеском. Так же как это случалось в сказках, которые рассказывал дед.
И если кто-нибудь называл ее «змеиным отродьем», Спаска лишь расправляла плечи и вдыхала полной грудью – она не до конца верила в то, что имеет право называть Змая отцом даже в глубине души, а в этих словах находила подтверждение своему праву.
