В тот же вечер я уговорил настоятеля вновь отправить меня к коммунистам, сославшись на превосходное знание дороги. Нагрузив себя снедью, я лишний раз пожалел, что в монастыре практиковалось вегетарианство. Так бы я мог прихватить для своего друга и его детей кусок мяса. Барс и котята уже ждали меня, словно у них не было и тени сомнения, что я могу не прийти. Я оставил в пещере все бывшее у меня молоко, полагая, что коммунистам достанет и воды из горного ручейка, который бежал рядом с их лагерем. С точки зрения общечеловеческих ценностей это было, может, и неверно, но на тот момент именно эта кошка была мне дороже всех остальных людей, вместе взятых.
Последователи Карла Маркса страдали без молока около месяца. Как-то, заглянув в пещеру, я не обнаружил там ни барса, ни его маленьких детенышей. Я заглядывал к своему другу еще два или три раза, но ни барс, ни его окрепшие на деревенском молоке дети там больше не появлялись. Не знаю, что заставило моего друга решиться на смену жилища. Спустя много лет мне кажется, что барс не смог ужиться с борцами за мировую революцию. Как хищники, коммунисты составили достойную конкуренцию моему барсу. В ущелье рядом с монастырем они за каких-то два месяца перебили всех живших там баранов и такинов.
Последняя моя монастырская история связана с любовью. Как всякая первая любовь, девушка эта навсегда осталась со мной. Мне бы следовало поменьше вспоминать Юфань, а, сославшись на важные дела, сбежать на недельку от семьи и, поставив в паспорт визу, добраться до Китая, чтобы раз глянуть, хотя бы издалека, как она там.
Несмотря на то что приют был при буддийском монастыре, мы были одеты в куртки свободного покроя, вставали в 4 утра, занимались медитацией и носили фамилию Ши, наставник монастыря не спешил делать из нас полноценных монахов. Обычно, достигая четырнадцатилетнего возраста, юноши принимали несколько десятков обетов, сильно напоминающих мне ветхозаветные заповеди. Но в нашем монастыре царили иные традиции. Наставник справедливо полагал, что нирвана – это далеко не первое, чего надо достичь в жизни.
Сами того не осознавая, мы соблюдали большую часть обетов, не становясь при этом монахами. Мы не убивали живых существ (за исключением насекомых), не принимали пищу в неположенное время, не использовали косметику и украшения и не имели привычки восседать на высоком мягком стуле. Однако никто из нас, даже те, кто со временем решил посвятить жизнь служению Будде, ничего не мог поделать со своей похотью.
Как я уже сказал, ее звали Юфань, она была дочкой крестьянина Яо, и помимо меня в нее были влюблены все мальчишки монастыря, которые достигли возраста, в котором всем и положено влюбляться в первый раз. У крестьянина была вторая дочь, ее звали Мунь, и в порядке оригинальности (уж если выделяться, так во всем) я решил влюбиться в нее.
Но замысел мой потерпел крах. Я мог смириться с тем, что Мунь было уже за двадцать, мог смириться с ее изъеденным оспой лицом. Но ее пронзительный визгливый голос не оставлял моему сердцу никаких шансов.
Юфань выглядела много лучше. Она была наша ровесница или около того. Юфань была стройна, у нее была гладкая кожа, а на милом личике выделялись добрые глаза. Длинные волосы свои она не собирала в пучок, как делали взрослые женщины деревни, а носила распущенными. На тонкой шее ее болтались стеклянные бусы, когда-то подаренные отцом.
