Странное рядом - страница 32

– Чего же ты хочешь, детка? – спросило пространство света голосом её матери.

– Я хочу жить в сказке, – сказала Герда. – Преодолевать пространства, проходить сквозь препятствия, терять, находить, ошибаться, выбираться на верный путь. Встречать новых друзей, терять старых врагов, идти по дороге из зеркальных осколков, скакать на оленях, увязать в снегу. Я готова на всё, пусть лишь одно будет мне наградой. Я хочу, чтобы у моей сказки был счастливый конец. Самый счастливый в мире.

– Так тому и быть, – ответил голос её матери.

И пространство стало бесконечным зеркальным полотном, отразило небо и землю и поменяло их местами, открыло все окна в мире, закрыло все двери, всё изменило, всё оставило на своих местах, закружило метелью, завыло вьюгой, заплакало и засмеялось.

А потом разбилось на миллионы, миллиарды, несметное множество осколков, разлетевшихся по всему белу свету.

Тощий, на удивление долговязый Лэй Сажань впервые появился на улице Ивана Бабушкина апрельским днём, когда последние, самые упорные кучи грязного снега ещё сопротивлялись наступлению весны, а солнце уже намекало им, что пора бы и честь знать. По утрам с уст прохожих ещё срывались облачка пара, а по вечерам вечно молодые обитатели жёлтых малоэтажек собирались у подъездов, пьяные от первого тепла.

Почки набухали, стрелы травы пронзали комья земли, ручьи бежали вдоль обочин и умирали в решётках ливневой канализации.

Сажань растерянно бродил средь весеннего праздника, тщетно взывая к доброте прохожих. Завидев очередного аборигена, он бросался к нему, поднимая фонтанчики грязной воды, и, кланяясь, спрашивал:

– Улица Ивана Бабушкинская, пожалуйста!

На что неизменно получал один и тот же ответ: пожатие плечами, невнятный мах рукой и бурчание. На лицах круглоглазиков он видел тень недовольства, но не понимал, что тому причиной.

Неизвестно, нашёлся ли добрый человек, просветивший беднягу Сажаня об его истинном местонахождении, или тот как-то догадался обо всём сам. Одно точно: цели своей Лэй Сажань достиг, ведь иначе не случилось бы потом всего того, что случилось.

До изгнания их из города сирийские студенты, по слухам, готовили самую вкусную шаурму. И маленький закуток, где эта мистерия свершалась, был популярным местом, и происходило там много чего интересного. Дядюшка Апу (при рождении его нарекли наверняка иначе, но тут звали только так – с лёгкой руки какого-то глумливого негодяя), тёмный ликом вечный студент смутной национальности, был одним из завсегдатаев шаурмятни. Он частенько сидел рядом с прилавком и дверью в кухню, питаясь запахами, как античный бог, и был готов дать совет по любому поводу и каждому обратившемуся. Лэй Сажань, приобретя на последние средства подношение Дядюшке Апу, дрожа от робости и смятения, тоже задал вопрос: ему была очень нужна работа, где требовалось больше усердие, чем специальные знания.

Дядюшка, облизывая жир со смуглых пальцев, с сомнением разглядывал наивного первака, прикидывая, может ли тот сгодиться на что-то большее, чем стать безымянной жертвой чёрного рынка труда. Но в конце концов произнёс два загадочных слова: «Ивана Бабушкина».

Дело было в том, что в каждом подвале на улице Ивана Бабушкина выживало по фирме. Ничего законного они не производили и не могли, но зато служили прибежищем для жаждущих работы, но отчаявшихся. Та толика правды, что была в анекдотах про слепых китайских бабушек, шьющих в подвалах кожаные куртки, приходилась как раз на эти места. Здесь таких, как Сажань, принимали с распростёртыми объятьями, вытирали им слёзы бедности и сопли ностальгии и учили выживать нелегально в суровых русских краях. В общем, трудолюбие и умение держать рот на замке в подвальных мануфактурах ценились значительно выше прописки.