Сборы в Ленинград были долгими, суматошными и бестолко- выми. Мамка ежедневно пешком моталась от правления колхоза до станции, где к отправке готовились вагоны с яблоками. Нужные бумаги были оформлены быстро, а вот с вагонами было много не- утыков: то доски в полах вагонов оказывались гнилыми, то замки на засовах отсутствовали, то решётки на окнах для обеспечения вентиляции и безопасности вагонов были сломаны. Позаботиться
пришлось и о сооружении нар и оборудовании печки-буржуйки. Тут выручил безотказный плотник Хома Митрич. Он прямо в ва- гоне, где предстояло ехать Глебушке с мамкой, соорудил широкие и невысокие нары, в противоположном углу, в закоулке, умудрился смастерить почти элегантный нужник со съемной частью половой доски для естественных целей. А возле дверей вагона прибил к полу доску-тормозок, чтобы фиксировать Глебушкину коляску. И петельку специальную устроил, чтобы удерживала коляску вместе с Глебушкой.
Хома Митрич все предусмотрел! Даже маленький курятничек организовал прямо в вагоне, объясняя мамке:
–
Ты,
Маня,
кур
живыми
вези.
Так
сохраннее
будет.
Ты
их
сюда
посади, да и бери по одной для бульонов там ваших. Ребёнку бульон
в дороге
лучше
всего
на
пользу.
Мамка благодарно кивала, прикидывая, что трех кур ей с за- пасом хватит. А остальных можно соседям раздать в благодарность за поддержку.
–
Поедете, что те королевишна с прынцем! – убежденно говорил
плотник
Марийке.
Все
удобства
–
в
лучшем
виде.
Хлопчику
скучно
ж будет ехать взаперти. Пусть на колясочке сидит себе у дверей, да
любуется
видами,
как
в
кино
в
клубе.
Он же, Хома Митрич, сделал в вагонах специальные бурты для перевозки яблок: чтоб не подавились при движении состава.
–
Поезд-то машина глупая, хоть и большая. Прет так, что павид-
лу привезешь в Ленинград, а не яблоки. А человек все продумать
должен
заранее:
он
не
машина,
с
него
потом
спросится!
Домашние дела разрешились как-то неожиданно легко. Только с козой Люськой и с Пиратом расставаться было затруднительно, но Мыкола Григорич заверил:
–
Все,
Марийка,
будет
абге
махт!
Культурный человек всегда убедительней некультурного. Глебушка еще никогда ни с кем не расставался. С ним расстава-
лись. Сначала Гаврик, потом – папка. Казалось бы, какая разница: ты расстаешься, или с тобой расстаются? Оказалось, разница есть. Когда расстаются с тобой, ты уже ничего поделать не можешь. Такое расставание больное, но когда расстаешься ты – это ещё больнее. Ведь кажется, что в твоей власти не расставаться, изменить все к лучшему.
Глебушка это понял, когда настала пора уезжать на станцию. Они с мамкой побывали на кладбище – попрощались с папкой и с другими родными могилами. А там их – полсела. Мамка у каж- дой поплакала, у каждой что-то пошептала. Глебушка сидел возле папкиной могилы и не сводил с нее глаз. На холмике еще не успела вырасти трава, но искусственные цветы умудрились уже поблёк- нуть. Старательный паук устроил возле креста свою западню, и в него попалась несмышленая муха. Глебушка поднял с земли сухую веточку и освободил дурёху. Та, не поблагодарив, улетела.
С живыми прощаться было тоже нелегко. Пока Мыкола Гри- горич грузил на подводу пару самодельных чемоданов, клетку с курами да узелок с едой и Глебушку с его коляской, мамка обнялась с соседками и все они разом заплакали на разные голоса.
–
Цыц вы, кляти бабы, – деликатно прервал прощание голова
сельсовета.
–
Не
на
фронт
провожаем.
