Странствия Мелидена - страница 39

При этом «строговерцы» или «истинники» вовсе не отрицали благотворность ухода от мира, но понимали своё «иночество» и «старчество» по-другому – не как мистическое замаливание грехов мирян, а как самоуглубление, праведный, нестяжательский и смиренный образ жизни, сходный с образом жизни первых пророков и Основоположников, и обучение ему более слабых. Из Грюта они заимствовали особые методы духовного сосредоточения и отрешения от мирского. Однако когда умирали или слабели старцы-основатели, многие пустыни и скиты опять клонились к формальной молитвенной обрядности.

До недавних пор великий князь терпимо относился к этой ереси, поскольку она позволила ему обосновать захват половины земель новогородских монастырей и многих монастырских деревень в старых владениях, для которых не смогли представить достаточных подтверждающих грамот. Это позволило испоместить две тысячи дополнительных служилых дворян. Но сейчас отношение изменилось – возможно, под влиянием грютской жены, возможно и потому, что отклонение раскольнических толков от правоверия увеличивалось и представлялось всё более опасным.

В последнее время на полдень стала проникать «поморская вера» некоего старца Жищегритиса, оживлённо обсуждавшаяся женщинами между собой. Поклонники старца, к которым перебежали некоторые из «истинников» и склонялся сам покойный Ивтихан, полагали, что достаточно принять новое имя с определёнными обрядами, и все прошлые грехи разом снимутся, после чего можно начать совершенно новую жизнь. Только надо называть себя духовными братьями и сёстрами, потому что плотский союз мужей и жён скверен как подражание первогреху Ангрута и Гизе, а братья и сёстры – единая плоть и их соединение безгрешно.

С запада, из Средиземья, лезла более ранняя секта – возвращенцев или перекрёстов. Эти настаивали, что священное омовение и торжественное воцерковление нужно принимать в сознательном возрасте – как его принял сам Тарлагин, полностью отвергали особую благодать священства и иноческое отшельничество, не признавали икон и мощей, считая их идолопоклонничеством, а самые крайние требовали, чтобы вовсе не было богатых и бедных через перераспределение благ. В Ремите эта ересь подвергалась жесточайшему искоренению, но дальше на запад упорно тлела. Отдельным еретикам удавалось прорываться через медвежскую границу, где их пока что принимали из ненависти к западным недоверкам – извратителям православия. Люди это были низших сословий и такие же скрытные фанатики, как «истинники», что способствовало постепенному сближению.

Как уже сказано, Мелиден не собирался вступать в споры с женщинами, жившими в своём странном, но совершенном мирке, сознание которых было полностью захвачено «духовной наукой» старцев-подвижников и спасением души через ежедневное чтение молитв с множеством поклонов по строгому порядку и сложной системой самоограничений. Насколько понял Мелиден, научили их этому во время скитского «исправления», на котором в молодости побывала и Тасья.

Сам Мелиден тоже наслышался еретического от своих висагетских учителей-книгочеев, однако их осторожные мнения были яснее и не требовали никаких ритуалов, напротив, отвергали их. Именно, что Тарлагин был обычным смертным пророком, а не сыном божьим и вместилищем святого духа (об этом говорили совсем обиняками, но понять можно было так), что нет божественной природы в иконах и мощах, которые лишь дерево с картинками и прах, что человеческая душа смертна и грядущий Страшный Суд с воскресением мёртвых – выдумки. Что монашество – глупость и мракобесие, а церковная иерархия имеет мирскую природу и противоречит писанию Тарлагина, заповеди которого просты, что божественны только безличные мировые законы, которые надо изучать и им следовать. Но знания эти не для слабых умов, и лучше их не разглашать кому попало, если хочешь сохранить голову на плечах.