Непролазный бурьян скрывал в себе дом. Вернее, то, что когда-то, возможно сто лет назад, было домом. Его покосившая черепичная крыша покрыта мхом и плесенью. Его три окна на фасаде, и окошко мансарды, давно позабыли о стёклах – пустыми глазницами таращатся на глухую стену чертополоха. Каменная кладка густо увита плющом. Дубовая дверь почернела, растрескалась, полуистлела. Тоскливо скрипит ржавыми петлями, когда над пустырём завывает ветер. Внутри дома темно. Пахнет сыростью и запустением. Здесь не живут даже крысы. Только изъеденные временем остатки мебели. Только пыль. Только обломки камина у ветхой стены…
* * *
Ковёр бескрайнего луга. Изумрудные травы и лазоревые цветы. На стеблях, на лепестках, дрожат чистые слёзы росы. Греет улыбчивое солнышко в глубоком безоблачном небе. Пчёлы собирают нектар.
По лугу идёт девушка в лёгком ситцевым платье. Её ступни мокры от росы. Изумрудные язычки травы приятно щекочут проворные ножки. Воздух наполнен запахом мёда. Медвяный эфир пьянит, и хочется петь.
Девушка напевает: «Васильки, васильки, васильки…»
Чем дальше она идёт, тем выше становятся травы, тем крупнее цветы.
Вот они уже в пояс. А вот, и по грудь.
«Разве васильки бывают такими большими?» – спросила девушка.
«Конечно, бывают!» – ответили чьи-то тоненькие голоски.
«Разве васильки пахнут? Разве они пахнут так? – вновь спросила девушка, – ведь у них запах едва уловимый, лёгкий, с горчинкой»
«Конечно, пахнут! Конечно, они так пахнут! – заверили её голоски, – иди дальше».
«Кто это разговаривает со мной здесь?» – хотела спросить она, но не стала. Девушка догадалась, что с ней говорят цветы. Она пошла дальше, и скоро цветы стали ростом с неё.
Она остановилась у самого большого из них. Этот цветок похож на корону из бирюзы. И если бы девушка решила примерить ту корону себе на голову, то корона бы оказалась ей велика.
«Василёк, василёк, василёк», – пропела девушка.
«Василёк, василёк, василёк», – отозвался цветок чарующим голосом.
«Василёк, василёк, василёк», – снова пропела девушка.
«Василёк, василёк, василёк… василиск!» – голос цветка вдруг сделался грубым, словно собачий лай, и принадлежал уже не цветку. Свирепая змеиная пасть с частоколом акульих зубов разверзлась прямо перед лицом девушки. В краснеющем жерле замелькал отвратительный тонкий язык, двоящийся на конце. С языка стекали пузырящиеся капли жёлтого яда. Из пасти дохнуло холодом и зловонием. Стебель царя васильков превратился в извивающиеся змеиное тело.
Девушка бросилась было бежать, да ей вмиг стало ясно, что уже не спастись…
Все цветы на лугу обратились в змей. Эти были меньших размеров, чем их предводитель, но такие же жуткие, с пастями полными острых зубов, они кровожадно сверкали чёрными, как антрацит, глазами.
Сразу несколько тварей стремительно бросились на жертву в ситцевом платье. Повалили на землю, оплели, скрутили железным клубком. Поволокли, потащили по шершавому дёрну.
Скоро дёрн превратился в сырую землю, сырая земля превратилась в грязь, грязь в смердящую липкую жижу… Солнечный свет померк, стало очень темно, стало холодно.
Ей казалось, что гады волокут её куда-то вниз, очень глубоко вниз, в некую бесконечную бездну. Пространство вокруг содрогалось от звуков. И звуки эти были ужасны.
Пространство выло, стонало, плакало. Оно взрывалось чьими-то рвущими душу криками, как будто тот, кто кричал подвергался нечеловеческим пыткам.
