Теперь же всё просто. Встал, ручку поднял — мойся, сколько вздумаешь.
За такими глупыми мыслями я отвлекалась от того, что по-настоящему взгрызалось в сердце. Холодило затылок. Испепеляло изнутри.
Мои сновидения становились всё более живыми, и это пугало.
Пальцы на бедрах… руки, прижимающие меня к себе… долгий вздох и короткий выдох… голос, которому невозможно не подчиниться…
Соседа по квартире уже не было — смотался с утра пораньше на работу. Поэтому завтракала я в гордом одиночестве. Запивала вчерашний хлеб пустой водой, катая в памяти воспоминания.
Нужно с кем-нибудь пообщаться. Срочно. Пока окончательно не загнала себя в самокопательную бездну.
По оживленным с утра улочкам, лавируя между горожан, из центра города на его окраину.
— Здравствуйте, — улыбнулась я ювелирных дел мастеру Тревонну, который натирал до блеска витрину с зачарованными драгоценностями.
— Приветствую, егоза. К мальцу моему неразумному? — дождался моего кивка, усмехнулся в усы. — Ну, оно дело молодое. Беги.
Грегг сидел, скрючившись в три погибели, за рабочим столом. Его комнатенка в мастерской была маленькой и лишенной света, заваленной непригодными безделицами. Он колупался в каком-то кулоне зачарованной отверткой, и нити энергии отделялись от золота.
— Привет! — сунулась ему под руку, чем напугала до полусмерти.
Парень отскочил, едва не уронив себя вместе со стулом.
— Предупреждать надо! — ахнул он. — Ты чего спозаранку явилась?
— Мне нужно посоветоваться. — Я плюхнулась на исписанную кипу листов, перевязанную веревкой. — Только обещай выслушать.
Грегг не проронил ни слова, пока я, захлебываясь переживаниями, рассказывала о мужчине «своем» и обо снах дурацких, которые совесть бередят.
— Не должна я ему ничего, сама понимаю. Мы квиты. Но… он ведь меня спас. Я так не могу.
— С чего ты взяла, что тебя кто-то спасал? — Грегг уронил щеку на выставленный кулак.
— Он мог меня придушить, но почему-то передумал и ступил в воду сам. Его бы течением смыло, а я бы ушла. Теперь он во снах преследует, будто бы говорит: я тебе помог, настало время платить по счетам.
— Смотри, Олли. — Грегг схватился за лист бумаги, расчертил его на две части. — Он тебя не удушил и собой пожертвовал, так?
Мотнула головой утвердительно, и сосед вписал это на правую половину листа.
— А ты его из воды вытащила, на себе до города тащила, в лечебницу сдала, обвинений толком не предъявила, яблоки вон таскаешь. — На левой стороне появилось пять пунктов в пользу моей «доброты». — С чего ты ещё выкупать кого-то должна? На какие шиши? Ты подпольная богачиха, не иначе?
Зарделась, стараясь не выдавать стеснения. Грегг не знал о происхождении моего рода. Я никогда не рассказывала ему про имение в самом центре столицы, про десяток слуг и фамилию, известную даже правителю.
Для всех в Хорхелле я была Олли Трозз, двадцатилетней выпускницей гимназии, которая перебивается мелкими заработками, снимает квартирку на окраине и не позволяет себе шиковать.
— Деньги всегда можно найти, — сглотнула острый ком, забивший горло. — В долги влезу или впишусь в какую-нибудь сомнительную авантюру. Нам иногда предлагают незаконно расчертить карты, к примеру. Землю увеличить кому-нибудь. Немного мухлежа, и наберется приличная сумма.
— За это и выпороть могут прилюдно, — буркнул соседушка.
— Ерунда, если оно того стоит.
— Думаешь, стоит? Нельзя быть такой доброй, Олли. Ты же догадываешься, сколько бродяг добровольно сдает себя в Дома скорби?
