Стражи белых ночей - страница 17

В ответ куст затрясся.

– Выходи, маленький Страж. Тебя никто не тронет, – сказал Пьетро.

Из листвы показалась белая морда с дрожащими усами. Оглядевшись, Заяц в два прыжка очутился рядом с кошками. Василиса ободряюще ему кивнула.

– Заяц. То есть памятник Зайцу, ну, в общем, Косой я, то есть Петропавловский. То есть я не из крепости, я под мостом, нет, у моста, в общем, недалеко тут. Вот… – тут он понял, что не в меру разговорился и замолк, прижав уши к спине.

– Очень приятно, – кивнул ему Пьетро. – Ну что ж, теперь самое главное.

Старая Сова взлетела на голову Крылову и ухнула три раза. Кони начали отбивать копытами ритм. Василиса почувствовала, как дрожь пробирает её от ушей до кончика хвоста. Елисей ухмылялся, но было видно, что он тоже волнуется. А Урсула и вовсе приникла к земле. Василиса обвела взглядом толпу Стражей. Показалось, что один из медведей ей улыбнулся, или просто оскалился, определить было сложно. Конь Чапаева поднял голову и от напряжения стал чавкать ещё громче. Чижик-Пыжик, чистивший пёрышки, высунул клюв из-под крыла и сделал вид, что он весь внимание.

Орёл схватил когтями бутылку и, тяжело взмахнув крыльями, поднялся в воздух. Было видно, что за мутным стеклом что-то плещется.

Кони били копытами. Раз, два, три. Раз, два, три… Василисины глаза сверкнули. Она именно сейчас поняла, вернее, почувствовала, что это стук всех сердец в саду. В этом самом прекрасном саду в мире!!! Раз, два, три… Раз, два, три…

– Я, Пьетро, принимаю вас, рождённые в двадцатом и двадцать первом веках, в Стражи города. Испейте воды из старой реки, на которой стоит Петербург, и познайте всё, чего не знали до сих пор.

Все задрали головы и открыли пасти и клювы. Орёл медленно полетел над «новобранцами», роняя по капле из бутылки каждому на язык.

На вкус вода оказалась отвратительной. Василиса с усилием проглотила её и в тот же миг увидела, что площадь перед памятником, заполненная Стражами, начинает искажаться, словно водная гладь, в которую бросили камень. Дёрнулся вверх, вырос до невероятных размеров Пьетро, его сбруя сверкнула где-то над деревьями. Затем он вдруг сжался, стал чуть больше Елисея. Львиные морды вокруг свернулись в одну большую рыжую спираль и развернулись снова, растянулся, как гармошка, бесконечный частокол конских ног…

А потом исчезло всё, и Василиса осталась одна на берегу огромной буйной реки. По ней плыли корабли с белыми парусами. Вдалеке, на острове, виднелась маленькая церковь. Звонил колокол, возвещая миру о рождении нового великого города. На глазах Василисы река оделась гранитом, на берегах выросли прекрасные дворцы, а над ними в небо протянулись кресты и шпили. Потом Василиса увидела широкую дорогу и две повозки, столкнувшиеся на ней. Ямщики что-то кричали друг другу, а лошади, должно быть, ржали, но ничего не было слышно из-за колокольного звона. Дорогу в мгновение ока обступили дома, она покрылась чешуйками мостовой, всюду зажглись огни, нарядно одетые люди заспешили по своим делам. Василиса узнала Невский. И снова всё стёрлось. Колокол зазвонил печально, надрывно. Она увидела, что по улицам бредут по колено в воде люди и лошади, рушатся прекрасные здания и падают деревья. Колокол теперь уже не звонил, он кричал, он созывал, он приказывал. Не колокол, нет, набат. Она видела, как всё вокруг становится красным от огня и полотнищ красной ткани, разбивались окна, летели в костёр иконы, церкви оседали, превращаясь в руины. И вот уже была зима, по чёрному от дыма небу шарил луч прожектора, в стенах домов появились пробоины, самолёты с крестами на хвостах ревели изо всех сил, но и они не могли заглушить колокольный звон… Снова очистилось небо, зазеленели деревья, появились новые здания, и под разведёнными мостами поплыли белые теплоходы… И снова что-то изменилось. Нет, не в пейзаже, в атмосфере города. Опять шли люди, кричали, но колокол звонил не так тревожно. Выросли новые церкви, а на куполах старых вновь засверкали кресты. Василиса увидела всех Стражей, каждого на своём посту, и мастерскую, где она появилась на свет, шар-фонтан, своё осиротевшее местечко на Малой Садовой. Звон колокола, теперь нежный и серебристый, плыл высоко над крышами домов. Это звучало сердце Петербурга. И Василиса растворилась в городе… Она была одновременно и в кораблике на шпиле Адмиралтейства, и в трещине на асфальте, в опорах Большеохтинского моста, на дне фонтана перед Казанским собором, в проводах, сетью опутавших город, в красном кирпиче Новой Голландии, в крыле ангела на Александрийской колонне, в решётке Михайловского сада… И в теле маленького пушистого зверька, сердце которого было готово разорваться от любви к этому восхитительному и пугающему, надменному и гостеприимному, старинному и юному городу.