Ира вздохнула и пнула на этот раз пивную банку, внесшую свою высокую ноту в концерт для машин и башмаков с оркестром.
– Я последний идиот! – сказал она. – А еще считала себя специалистом по Сергееву!
– Не расстраивайся. Хочешь, вместе поищем его квартиру? – предложил Антохин.
Ира покачала головой.
– У меня к нему личный разговор.
Лицо Антохина потемнело.
– Не будь ребенком, – сказала Ира. – Я тебе потом все расскажу.
Антохин поднял голову и посмотрел сквозь паутину дубовых ветвей на памятник Чайковскому. Он был запечатален скульптором в таком диковинном движении, будто вышивал на пяльцах.
– Понимаешь, я тоже хотел бы у Сергеева кое-что аскнуть.[20] Но раз так… – он снова повернулся к Ире. – Только потом обязательно все расскажи.
– Не сомневайся, у меня слово из сверхтвердых сплавов. – Ира достала из кармана мобильник. – Вот засада! Уже два! На тренировку не успею!
Она подбросила на плечах рюкзак и, прыгая через железного цвета лужи, помчалась к остановке. Антохин снял очки, протер линзы специальной очковой салфеткой и, вернув их на нос, потащился в противоположную сторону, к метро «Александровский сад».
Эпохальный напиток каркаде
Через двадцать минут Ира уже бежала по Большой Грузинской к площади с «каменным пальцем». На этот раз Ире повезло. Дверь второго подъезда была широко распахнута. Стащив со стоящего тут же грузовика диван, грузчики пытались занести его в подъезд. Но диван, кажется, был слишком велик. Грузчики поворачивали его то так, то эдак и неприлично ругались.
За их действиями с интересом следила сидящая на лавочке старушка в очках. Ира подошла к ней.
– Можно вас спросить?
Взгляд бабушки, оторвавшись от дивана, пробежал по Ириным ботинкам, брюкам, куртке и наконец остановился на «шлеме».
– Подумать только, как ужасно одевается нынешняя молодежь! – Она будто не слышала обращенного к ней вопроса. – Когда я была маленькой…
– В какой квартире живет Игорь Севастьяныч Дмитриенко? – перебила ее Ира.
Старушка недовольно подвигала морщинистыми губами.
– В шестидесятой, мальчик. Так вот, когда я была маленькой…
Но Ира уже вошла в подъезд.
Впихнуться в лифт вместе с грузчиками было невозможно, поэтому Ира решила подниматься пешком.
На лестнице этого дома не валялись окурки. На стенах не было ни одной нецензурной надписи, ни одного неприличного рисунка. Мусоропровод не источал никаких запахов. Для Иры это было непривычно.
На четвертом этаже она вошла в стеклянные двери, отделявшие лестничную площадку от жилых помещений, и пошла по узкому проходу, наполовину заставленному коробками. Проход заканчивался черной дверью со стеклянным рыбьим глазом и цифрой «60».
Ира сняла шапку, вдавила большим пальцем красную кнопку звонка и отошла. Она нервно теребила в руках свой «шлем». Никогда еще Ира так сильно не волновалась.
Наконец в квартире послышались шаркающие шаги. Тренькнул замок, и дверь открылась. В проеме стоял знаменитый писатель. На нем были мягкие вельветовые брюки и тапочки, похожие на пару морских свинок. Рубашку с короткими рукавами украшал яркий узор в духе раннего импрессионизма. В руке писателя белела пустая чашка. В глазах прыгало недоумение.
Мидас посмотрел на Иру, а потом в темный проход за ее спиной, будто не мог поверить, что это она звонила.
– Вам кого? – спросил он наконец.
Ира проглотила вдруг возникший в горле ком и сказала:
– У меня к вам важный разговор.
