Я стал взрослее и уже научился ставить перед собой цели. Поэтому по приезде в университет я сразу занял место в очереди желающих получить Нобелевскую премию по физике. Очередь была довольно длинная, давали по одной в одни руки, не часто и не каждому. Я уже знал, что Нобелевская премия – это такая премия, которую не спускают на женщин и сразу не пропивают. Это серьёзная премия за очень серьёзные достижения или открытия. Её лауреатов не так уж много, все они эту премию заслужили годами и десятилетиями упорного научного или другого нелёгкого интеллектуального труда.
С колёс – сразу же лекции, семинары, лабораторные, библиотека, и конечно же, почта поздними вечерами. Матанализ, алгебра, механика и основы физического эксперимента были основными целями моего внимания.
Дорожку к знаниям я уже протоптал в первом семестре, появились навыки, теперь стало намного легче.
Мне стало легче, а некоторым моим товарищам стало ещё тяжелее: у них остались хвосты с первого семестра. С ними они чувствовали, что для них наступила настоящая хвостатая собачья жизнь.
Произошли изменения в составе нашей комнаты. Гена заболел, попал в больницу и больше не вернулся. Витя пропал в злачном доме на окраинах города Новосибирска. К моим новым соседям по комнате я привык быстро.
На 1-ое мая выпало несколько свободных дней, и мы с Серёгой поехали к его родителям в Кемерово. Там я главным образом ел и спал, и поэтому Серёгу в Кемерове встречал редко.
Серёга потом рассказывал мне, как он был на одной вечеринке, где все девушки были в платьях, но без трусиков. Никто бы ему не поверил – не полагалось верить в такое простое и полное счастье. А я верил, до сих пор верю. Это один из частных случаев обобщенной теоремы существования: где-то всегда есть спелая малина.
А теперь о малине. Весной я познакомился с математичкой Машей – не как с представительницей матфака, а как со студенткой женского пола. Она выдернула предохранительную чеку и швырнула в меня гормональную гранату. Я подорвался на ней. После взрыва были созданы и активизированы новые законы моей природы. Лишь один закон продолжал действовать и спас меня от полного и тотального разрушения – это закон самосохранения.
С Машей я понял, что меня не интересуют женские качества в среднем, женщины привлекают меня именно в частностях, очень индивидуально. Меня интересует, например, угол разлета губ во время произношения буквы «р», асимметричность изгиба бровей во время вопроса, расположение мизинца правой руки по отношению к кофейной чашке во время глотка, линия шеи и позвоночника и, конечно, чёлка, чёлка девушки. Я видел тысячи чёлок, а такой, как у Маши, не видел никогда. Как же можно её описать? Не нахожу слов. Вроде чёлка как чёлка, только она мне всю душу выворачивает. Я любил Машу и обожал всем своим сердцем, она была для меня богиней.
17-го мая 1971 года в 7:17 вечера я обнял её и поцеловал прямо в губы. При этом меня охватило неземное блаженство, которое мне раньше и не снилось ни в одном сне. Бывало, что во сне приходила проведать меня медсестра Маруся по прозвищу Огонёк из телесериала «Четыре танкиста и собака» или сама Пола Ракса. В обоих вариантах она приходила без собаки и без танкистов. Но вот так, как с Машей, не было никогда.
И я не нахожу противоречия в том, что в то же самое время были и другие богини, которых я тоже обожал беспредельно. Да, я мучился, но мучения были сладкими. Я прекрасно помню девушек и женщин, которые оставляли меня. А вот тех, которых я оставлял, не помню даже по имени. Вот такая подлая она, душа человеческая.
