Корова доилась, но молока давала немного; сено отдавало прелью, а другого не было. Не было чего подмешать в пойло, как раньше, – муки или очисток, а то и вареной картошки; пришлось по осени забить свиней. Надо было чем-то кормить и двух лошадей. Глубоко в душе возникала тайная мысль: а может, под нож их? И тут же приходила другая: а как потом сеять и пахать? Приходилось гнать прочь такие думы. И без коровы жить было никак невозможно, без нее пропали бы, поэтому сено и солома, хотя и прелые, были для коровы и овцы. Для лошадей приловчился зарабатывать, а то ехал на разработки, откуда возили сено зимой, и там от одонков2 стогов собирал остатки и вез домой. К середине зимы стало ясно: двух лошадей дальше прокормить не получится. Одна из них, серая высокая кобыла, исправно раз в два года приносила жеребенка и скоро должна была родить. А кормить их потом чем? Крепко задумался Тихон. Ночью проснется, глаза в потолок и долго не спит, слышит – и жена рядом вздыхает. Надо было что-то делать, но продавать кобылу ох как не хотелось.
Решение пришло неожиданно. Ехал Тихон домой, в очередной раз искав сена на одонках, а тут председатель сельхозартели на справном коне догоняет; только обогнал и остановился. Остановил коня и Тихон.
Председатель был еще молодой, набиравший силу мужчина, неместный – местного прогнали артельщики, он оказался болтуном и падким до чужого. Не смог он организовать людей, дело пошло так, что часть людей из артели вышла. Начальники из уезда, который стал называться райцентром, привезли нового, а он из красноармейцев – стоит на сходе в длинной шинели, с опаской на людей посматривает да и заговорил смело:
– Фамилия моя Лукашенко, отец мой Кирилл, велел назвать меня Федором в честь деда; так, получается, стал я Лукашенко Федором Кирилловичем.
Заулыбались жители от таких, казалось бы, неважных слов, а он продолжает:
– Зачем я об этом сказал? Ответ простой: надо же будет вам со мной как-то общаться, если, конечно, вы меня изберете.
И из толпы раздался веселый голос:
– Считай, уже избрали!
– Отец учил меня не зазнаваться, уважительно относиться к людям, почитать старших, помнить, что тот, кто моложе, может сам стать твоим начальником, а посему сразу скажу. Когда в Гражданскую воевал, меня величали «товарищ красноармеец Лукашенко». Было время – ученики в школе называли Федором Кирилловичем. А больше просто Федором называют; правда, от жены иногда слышу «Федька»…
В толпе раздался дружный смех. Давай ему жители вопросы задавать, а он так уверенно на них отвечает да еще и шутку какую завернет. Избрали его большинством голосов, хотя был и другой кандидат, которого негласно поддерживали подпевалы кулака-мироеда Прилепы и часть середняков.
С трудом, но дела в сельхозартели стали налаживаться. Крутым оказался мужиком председатель, спуску никому не давал и чуть что, людей собирал, слушал их, доказывал, как лучше продумать то ли иное дело, и часто с ним спорщики соглашались. Быстро сходился он с людьми, у каждого единоличника – так в деревне жители называли тех, кто в артель не вступал, – во дворе побывал и все расспрашивал, как дела, а вступать в артель не призывал. Был он раза два у Тихона, при встрече с ним всегда здоровался за руку, чем вызывал к себе уважение. Так и прижился он. Семью перевез в деревню, жена его учительствовать стала. Такая строгая оказалась учительница, но, как определили местные женщины, очень человечная, не зазнается, детей не обижает, да и у самой их трое.
