Судоходство в пролет - страница 22



Это я, когда увлекался дурманом, спрятал ото всех, чтобы ночью пить и радоваться – и забыл.

Начисто.

И это после того, как я разыскивал копейки, собирал их в горсточку, рвался на улицу в ночной магазин догоняться первым попавшимся пивом, а меня не пускали мои стражники-родители, державшие меня в доме, ни на ступеньку лестницы не пускали, хотя я готов был бежать в исподнем.

И она легла в мою руку: прохладная, увесистая, с мелодичным перебулькиванием. Готовая отдаться сию секунду, целиком, до самой пробки.

Но мне же нельзя никаких Перцовочек. Категорически. По многим причинам.

Да и просто нельзя.

Уложил в холодильник до завтра. Валя Бобрецов ее очень уважает, а он придет читать стихи и заслужит, я знаю точно.

Сложный обмен

Ни с того, ни с сего я вспомнил, как меняли зеленогорскую квартиру моей теперь уже полужены.

Восемь лет назад.

Участвовал тесть.

Вот ведь было на что посмотреть! Он был в ярости. Он не хотел менять квартиру; он считал, что его надуют.

И он ничего не оставил новым жильцам.

Ничего.

Зверь!

Были там книжки, купленные в минуты расслабленности близ ресторанов «Черный Кот» и «Олень». Книжки, которых заведомо никто не стал бы читать. Про партию, про колхоз, про историю Карельского перешейка. Я и сам в свое время отвез туда кое-что лишнее, ошибочно купленное.

– Оставим, – машу рукой.

– Как это оставим?! – взвился Гамон.

И перегреб в свой полуразвалившийся автомобиль на газу всю эту ленинскую библиотеку. И полки вынул.

– Может быть, я в деревне читать буду!

Единственная настольная книга, которую читал и – я уверен – до сих пор читает тесть Гамон называлась «Автомобиль ВАЗ какой-то там сраный номер».

Закончил он тем, что выдернул, круша обои и штукатурку, из стены телеантенну и обрезал.

По всему периметру помещения.

– Нечего!

Фишка-примочка

Да, вот еще какой любопытный эпизод.

Моя бывшая жена, со мною расставшись, проживает сейчас у попа. Это сложная и длинная история. Поп – брат погибшей крестной нашей дочки. Отношения дружеские.

Ну, не знаю я, короче, как они там поживают, но его рукоположили, как он утверждает, а куда он сам кладет руки – дело сугубо Божье.

Так вот. Этот попяра был в свое время еще тот наркот.

Я помню, как лет 10 тому назад он прикатил из Таллинна в гости, и мы выгуливали мою годовалую дочу. У меня был шкалик, и потому – двойной контроль, с ребенком ничего не случится. А этот фрукт был под метадоном. Весь сиял. Взахлеб предлагал мне открыть новое, еще довольно опасное дело: на пару организовать в Питере филиал метадоновой клиники, наркотам дозу сбивать. И гнать этот метадон из Литвы. А я буду ответственным за все администратором.

Прямо глаза лучились от дозы, пока он все это объяснял.

Но это дело давнее. А вчера у меня возник вопрос. Мы ведь с женой венчаны, одну чашу пили. И у нас есть две венчальные свечи (гусары, молчать). Что бы с ними сделать теперь, после развода? Ведь их надо в гробы класть, по одной на усопшую душу.

А теперь как мы с женой положим их себе в гробы? Может быть, ее новые друзья воспротивятся, чтобы класть мою свечу в ее гроб, да и моя новая семья скривится.

– Где они, кстати? – спрашиваю.

– На шкафу лежат, – говорит жена.

– Да никак! – легко ответил поп. – Ты ж понимаешь – это символ, фишка. Мол, вместе отправитесь на небеса. Это такой ритуал. Ты и не думай об этом. Сожги – и все дела, подумаешь.

Плечами пожал даже.

Ну, батюшка, вам виднее. Фишка, так фишка. Я сожгу. Действительно, куда ее денешь, дуру такую восковую, дружками его намоленную под кагорчик на метадоне?