Сухинские берега Байкала - страница 41

По проулку к морскому побережью, неожиданно вынырнувший откуда-то сбоку из топкинских тальниковых зарослей, забавно чикиляющей поступью вышагивал, со всей очевидностью изрядно наработавшийся за день Антип Обросев. Завидев Елену, он приостановился и кивнул ей приветливо головой.

– Здорово землячка!.. Как поживаем? – участливо справился он.

Посеревшее от усталости лицо Антипа, казалось, озаряла какая-то смешливо блуждающая улыбка и Елена, словно споткнувшись об нее, чуть осеклась, откликнувшись в ответ:

– Здоровья и тебе…, Антип…, Демьяныч!

Сконфуженность и побледнение лица Елены не ускользнул от внимания Обросева, и он решительно подвернул к ней. Присев рядом, Антип глянул на нее. У той нервно подергивались губы, а из глаз вот, вот готовы брызнуть слезы и она порывается встать и уйти.

– Ты чего ета…, а?! – полный серьезности, участливо спросил он.

Елена с усилием подняла глаза и подрагивающим взглядом скользнула по его лицу. Над Антипом потрясающее привлекательно плескалась бездонная голубизна безоблачно лазурного неба. Дневное светило, неумолимо скатываясь «Заморе», в своем ярком разливе вечернего свечения, точно золоченой аурой святого, лучистым веером плавилось над его головой и окаймляло тем торжествующее всю его ладно скроенную фигуру. Вечерний отблеск закатной солнечной неги, блуждая таким золотым расплавом и по его лицу, контрастно выразительно скапливал световые тени под длинно-ресничными веками Антипа. Они то и создавали эффект насмешливой улыбчивости Антипа и Елена облегченно вздохнула:

– Я подумала, што и ты туды же…, надсмехатьса….

– Я…, надсмехатьса…, ето ишо почему же и над чем?!

– То ты и не ведаешь над чем?

– Ах …, вот ты о чем…, а не суета ли Ленка это длинноязыких?

– Чо хошь сказать…, брехня и наговоры людски про мово муженька?

– Брехня, не брехня, не охоч я дудеть чужу молву. На кажный роток не накинешь платок. Но скажу те ишо, хошь дело прошлое и дамно отболевшее, ты тока не гневливо восприми слова об етом…, была б ты моей, эх как бы все обернулось иначе!

– Не надо Антип, умоляю, не надо…, ты же хорошо знашь…, его я люблю одного.

Обросев чуть отшатнувшись от Елены, заговорил еще более горячо, восклицающее пылко:

– А коль баешь так…, то и ты не шипко-то сыпь себе соль на рану! Вот помяни мое слово, все у вас сладится, слюбится…, как у нас говорят, всяку болячку ить терпение лечит.

– За свое терпенье я не печалюсь…, тока соперница моя уж больно баба умная, да ловкая.

– То што умная, так то ж те на руку. Кавды ж ето Оська потерял, што имет. Так што не шипко-то горюй…, дай волю времечку…, у бога чудес много!

Антип поднялся и, как будто бы, сидя возле Елены на лавке, расстался он со своей усталью, легко и молодцевато поспешил вприпрыжку на берег, к морю.

– Антип, а с кем ты нонче в доле…, с кем рыбачишь?! – приподнявшись с лавки, проголосила вдогонку ему Елена. Не оборачиваясь, Обросев ответил уже на ходу:

– Ты чо…, не слышишь чо ли, хто ревет на берегу!

С морского берега до слуха Елены доносились, то одиночные вскрики воротовых погонщиков лошадей, то отрывистое взгаркивание, то зычное, но не вполне членораздельное людское многоголосье, а то и заразительно громкий смех. И все эти звонко-высокие, или басовито-горластые звуки, хаотично мечущиеся по побережью, тут же гасли, за поскотиной толокой, растворяясь в дикоросной непролази прибрежных гущ. Переместившись с Мочища, встал на ночную тонь в устье Топкинского правобережья закидной невод Ивана Хамоева. Прислушавшись к обрывкам людского гомона на берегу, Елена посветлела лицом: «Видно там же, куды так поспешает Антип, должно быть, суетится и мой муж».