Сухинские берега Байкала - страница 51

– Чо, ожила? Ишь ты…, ишо придумала стрелять! Я те постреляю… – дыша прерывисто, как загнанная лошадь, густо сдабривая речь самым похабным матом, проорал истошно Сахалин и невольно остановил свой яростно-злобный взор на лице эвенки. Даже сейчас, в кровь разбитое, но природно не обделенное роскошной красотой, оно казалось, лучилось изумительно-утонченной привлекательностью и потрясающей женственностью. Однако любоваться женской красотой, свирепый каторжанин не привык. Тем более, его жертва вызывающе ненавистно молчала, и не отводя своего раскосого взгляда, смело смотрела ему прямо в глаза. Да так! Что заскорузло кровожадный уголовник Яшка Каторга, не выдержав, потупил и отвел в сторону, свой холодно-стылый взгляд, невыразимо задубелого, матерого убийцы. И вдруг его тяжело тугодумное мышление осенила догадка, преисполненная приливом еще большего приступа ярости и злобы:

– Ах…, так это ты…, ты сволочуга, вчерась забижала мово дру-г-га-на?!

Лэтылкэк, все так же молча плюнула ему презрительно в лицо, и понимая какой угото-ван финал их такой жуткой встречи, равнодушно отвернулась. Взбешенный еще больше, каторжанин, уже занесший для убийственного удара кулак, неожиданно передумал, схватил и бросил Лэтылкэк на постельную лежанку, где обычно любил передохнуть, оторвавшись от дел ее муж. В следующее мгновение, он молниеносным движением, с треском сорвал с нее одежду и резким, очередным ударом прекратил всякое ее сопротивление. Лэтылкэк вновь потеряла сознание, но в остекляненном отражении ее открытых глаз, где застыл весь ужас произошедшего избиения, мелькнули, и уличный свет, ворвавшийся в распахнутую дверь, и тень молниеносно приближающегося к ним в прыжке человека. На этот раз изверг, не успел и обернутся. Такой же сокрушающей силы удар, каким обычно повергал в безсознание всех своих противников Яшка, повалил и его в какое-то мгновение, как рухнувшее в ветровал дерево, в один ряд с Лэтылкэк.

Уже на открытом воздухе, куда ее бережно вынес Тыгульча, Лэтылкэк очнулась. Вокруг стояли сородичи, прибывшие с мужем, после ночного рыбацкого плавежа. Завидев их, она со стоном попыталась стыдливо прикрыть наготу останками рваного своего же одеяния.

Но кто-то из сородичей уже участливо подал воду и Тыгульча принялся с необычайной заботой приводить жену в порядок, с особой осторожностью омывая, прежде всего раны на лице. Понимая состояние Лэтылкэк, ее излишнюю стыдливость и беспомощность, Тыгульча подал знак, и рыбаки стойбища тихо и незаметно оставили их наедине.

Она благодарно окинула взглядом мужа, как вдруг вспомнив о произошедшем, спросила Тыгульчу встревоженно и чрезвычайно озабоченно:

– Он …, он…., где?!

– Там, в чуме – успокаивая жену все еще больше жестами, чем словами ответил Тыгульча. Лэтылкэк проворно привскочила и, глухо застонав, обрывисто произнесла:

– Э…, э …, зачем ты его там оставил…, он же…, он же, очень опасен!

И в это время дверь чума с треском разлетелась, лучинисто расщепленная на дощатые обломки. Вывалившийся из дверного проема Яшка Каторжанин сжав кулаки, с диким и глухим рычанием набросился на Тыгульчу. Делая молниеносно-поочередные выпады ру-ками и ногами, он пытался достать, и сразить наповал, как делал это не единожды в дра-ках, ненавистного ему тунгуса. Но тот заметно уступая ему, как в росте, так и в весе, не говоря уже о физической силе, мелкими шашками отступая назад, проворно уклонялся из-под всесокрушающих яшкиных ударов. Это, конечно же, привело нападающего в некото-рое замешательство. Разъярённый как бык, Яшка, всего лишь на какой-то чуток, замедлил движения, а изловчившийся Тыгульча в ловком, проворном броске, ударом головы снизу вверх, угодил ему в нижнюю челюсть, и тем самым сразил, повалив наземь. Однако Яшка хоть на мгновение и выхлестнувшийся сознанием, был все же телесно гораздо крепче, чем его противник и выдержал удар. Вскочив на ноги он, словно медведь подранок вздыбился еще более агрессивно перед эвенком, но как, оказалось, совершил непоправимую ошибку.