В ответ она смотрела на меня своими зелёными глазами и отвечала: «Можешь не рассказывать. Я всё знаю. Не забывай, что я цыганка. но будь я цыганкой хоть десять раз, не стану скрывать, что вот уже несколько дней на земле нет для меня дороже человека, чем ты, моя любовь». Говорила это она так просто и естественно, как стесняются говорить русские девушки и женщины. В каждом её слове, в каждом движении чувствовалась искренность и звенящая тайной глубина.
Лето шло на убыль, когда случилась в моей жизни та памятная ночь, когда любимая при встрече сказала: «Я посоветовалась с небом, духами болот и нашего Красного бора. Они мне разрешили, разрешили делать то, что подсказывает, нет, даже требует моё тело. Я сегодня твоя. В эту ночь тебе разрешается всё, мой хозяин, мой Бог! Что будет потом, не должно пугать, не должно мешать и останавливать!»
Ох, братцы, если бывает на свете счастье, тогда было именно оно. Я потерял контроль, был беззащитным перепелом, угодившим в когти ненасытной женщины-ястреба. Она, безжалостно терзая, поглощала мою плоть. При этом, вместо боли, я испытывал радость, и мысленно торопил: «Ну же, быстрее уничтожай меня, без сожаления!». И она с наслаждением делала это и становилась с каждой минутой всё необузданней и жёстче. В конце концов она насытилась, а я уже лежал и плохо соображал, где я и что со мной случилось только что.
После той ночи я не шёл, летел на встречу с ней, но она не появилась ни на следующий день, ни через два дня, ни через неделю. Я не знал, что думать. Прошла любовь? Но так не бывает, чтобы после яркой вспышки наступила кромешная тьма. Или как раз так и бывает?! Буду ходить, хоть до Покрова, решил я, и мне стало легче, я успокоился. Обидно, конечно, но что я хотел от цыганки? Чтобы всё было понятно – заведи невесту из своих, из русских, и будет тебе, Панкрат, тихое счастье. А коли привык к постоянной потребности женской ласки и употребления женского тела – женись и наслаждайся, без волнений и ограничений! Такими были, ребята, мои мысли.
Чтобы не терять понапрасну время, продолжил поиски сумеренника. И неожиданно нашёл цветок, но не там, где встретил первый, а совершенно в другом месте. Нашёл его не в болоте в сторону Красного бора, недалеко от деревни с восточной стороны. Был он маленьким, едва держался на тонкой увядающей ножке, беспомощный и, видимо, больной. Я наклонился, чтобы ощутить тот прелестный аромат, который исходил от первого цветка, но от находки тянуло горечью и неприятной прелью. Помня слова бабушки, не стал срывать цветок. Хотя рука тянулась сделать это, решил оставить его в покое. Природа сама распорядится его будущим, я же стану по возможности навещать его. Хорошо, что вырос этот сумеренник недалеко от деревни. Значит, дорога к нему не потребует большой траты времени и сил. Мысленно я связывал два недавних события. Прекращение свиданий с цыганкой и находку встревожившего своей беспомощностью цветка. Каково было моё удивление, когда вернувшись в очередной раз к погибающему цветку, я увидел не жухлое расстение, а прекрасный, здоровый сумеренник, как говорится, во всей красе!
Напоминанием о недавнем прошлом, рядом с наполненным жизненными силами цветком, в стерне лежал скукоженный червяк отмершего, охваченного тлением растения. Я всё понял, но, глядя на бутон молодого цветка, возрадовался, что сумеренник, подобно Христу, попрал смертью смерть, возродился, восстал из тлена в новом обличии. «Значит, и в моей жизни должны произойти радостные перемены», – решил я. Поэтому прочь тоска-печаль, оставайся здесь, среди пахнущих гнилью болот, а мне пора возвращаться домой, к своей привычной жизни.
